Лунд кивнула.

— А вы не расскажете моему папе? А то он меня убьет.

В машине, по дороге с одного приема на другой, Хартманн и Риэ Скоугор слушали радио. В новостях уже называли выборы состоявшимися. Альянс изменил соотношение сил в игре. Незыблемая на протяжении долгих лет политическая система города оказалась на пороге перемен.

Дело Бирк-Ларсен они оставили позади. Впереди лежала финишная прямая избирательной кампании. Встречи, пресс-конференции, рукопожатия, все новые и новые голоса. А также тайные совещания в узком кругу датской политики, в пышных залах, где правые, левые и центр собирались, чтобы соревноваться в широте неискренних улыбок и двусмысленности обещаний, обмениваться вежливыми оскорблениями, угрожать под видом заботливых советов.

Позже тем же вечером, вымотанный, мечтающий только о том, чтобы отвезти Риэ Скоугор к себе домой, в постель, Хартманн оказался лицом к лицу с ее отцом. Член парламента от Либеральной партии с незапамятных времен, Ким Скоугор был крепким общительным человеком с сильным ударом. В чем-то он напоминал Поуля Бремера, который в тот момент мило беседовал со своими заклятыми врагами в соседней комнате. Раскатистый смех мэра перекрывал шум приема, организованного Скоугором в здании парламента.

— Не ожидал, что в списке ваших гостей окажется Бремер, — сказал Хартманн.

— Держи друзей поблизости, а врагов еще ближе, — ответил Ким Скоугор с улыбкой много знающего человека. — В конце концов, у всех нас одна цель — лучшая жизнь. Мы всего лишь расходимся в средствах достижения этой цели.

Хартманн молча улыбнулся.

— Вы больше не связаны с тем делом? — спросил Скоугор.

— Вы имеете в виду убийство девушки?

— Разве есть еще и другие?

— Мы никогда не были в нем замешаны. Это всего лишь случайное совпадение. Больше вы об этом не услышите.

Скоугор поднял свой бокал:

— Хорошо. Иначе нам было бы трудно оказывать вам поддержку.

— Пап… — вмешалась его дочь. — Давай не сейчас.

Он продолжал:

— Премьер-министр… и кое-кто еще хотят быть уверенными в том, что вы контролируете ситуацию.

— О да. Предвыборная кампания идет успешно. Мы выиграем выборы. — Улыбка, утонувшая в океане других улыбок. — Прошу меня извинить…

Он прошел в соседнюю комнату, взял Поуля Бремера под руку, попросил отойти на два слова. Вдвоем они нашли пустой угол возле камина.

— Как я слышал, Троэльс, приз в виде мадам Эллер достался тебе, — сказал Бремер. — Поздравляю. Надеюсь, цена оказалась не слишком высокой.

— Я знаю, чем вы занимались.

Бремер моргнул под стеклами очков, потряс головой.

— Если я еще раз застану вас за грязными играми… — Хартманн приблизился вплотную к мэру и проговорил хриплым шепотом: — Я подам на вас в суд. Вы поняли меня?

— Ни слова не понял, — ответил Бремер. — Не представляю, о чем ты говоришь!

— Отлично, — проговорил Хартманн и повернулся, собираясь уйти.

— Троэльс! Вернись.

Бремер догнал его, прищурился, глядя Хартманну в лицо:

— Ты мне всегда нравился. Еще с тех пор, когда ты был здесь новичком и держал свою первую речь на публике. Сегодня…

Хартманн пытался понять, что в словах Бремера искренность, а что издевка, и не мог.

— Сегодня ты победил меня. Такое случается не часто. А когда случается… мне это не нравится. И еще мне не нравится, когда ты в очередном приступе паранойи обвиняешь меня в чем-то, о чем я не имею понятия.

Хартманн молча слушал, пытаясь не чувствовать себя как школьник-озорник перед учителем.

— Если бы я хотел раздавить тебя, неужели ты думаешь, я бы не сделал этого давным-давно? — Он похлопал Хартманна по плечу. — Подумай об этом. — Его улыбка превратилась в оскал. — Ты испортил мне настроение, Троэльс. Я ухожу. Надеюсь, ты чувствуешь, что виноват. — Бремер задумался, глядя на Хартманна. — Виноват. Да. Вот точное слово.

Шандорфа и Хальда отправили домой. Лунд взяла у Лизы Расмуссен показания и договорилась, чтобы девушку отвезли домой на полицейской машине. Провожая ее к выходу, она снова спросила:

— Ты действительно не знаешь, с кем она собиралась встречаться?

Лиза выглядела измученной — и освобожденной. Секрет тяжелым бременем давил на нее все эти дни.

— Нанна была счастлива. Это было видно. Как будто ждала чего-то. Чего-то особенного.

Когда Лиза Расмуссен уехала, в кабинет Лунд ворвался Майер, размахивая листком бумаги:

— Я предъявлю им обвинения в даче ложных показаний и в том, что они затягивали расследование.

— Зачем вам это нужно?

— Почему вы мне не позвонили и не сказали, Лунд? Почему вы не сказали мне ни слова? Я чувствую себя полным идиотом.

Она подняла телефон:

— В подвале не было связи. Я пыталась.

— Не верю.

В его голосе зазвенели дерзкие мальчишеские нотки.

— Вы живете в своем маленьком мирке, в каком-то Лундленде. Где нет никого, кроме вас.

— Ладно. Мне жаль, что так получилось.

— А мне ни закурить нельзя, ни поесть. Я даже повысить голос не могу на подозреваемых!

— Не волнуйтесь. Я скоро уеду.

В руках Майера появилась пачка сигарет. Он помахал ею демонстративно, достал сигарету, закурил и выдул дым в сторону Лунд.

Она вздохнула.

— У нас нет ни единой зацепки, — пробурчал Майер.

— Неправда.

— Вы серьезно?

Она отметила, что говорит все громче. Должно быть, это сигарета действует ей на нервы. Ей ужасно хотелось курить.

— У нас масса информации. Вы просто не хотите слушать.

Он уселся на край стола и сказал:

— Я слушаю.

Через пять минут напротив них сидел серьезный и похожий на мопса Букард.

Она показывала ему собранные ею документы и снимки, один за другим, терпеливо поясняя каждый.

— Нам уже многое известно о том человеке, кто это сделал. Мы знаем, что он усыплял ее эфиром. Он держал ее взаперти и насиловал в течение пятнадцати — двадцати часов. Затем…

Еще фотографии тела. Руки, ноги, ступни, бедра.

— Он вымыл ее. Постриг ей ногти на руках. Потом отвез в лес, где, как он знал, ему никто не помешает.

Фотографии дороги, ведущей через Пинсесковен. Светлые волосы на сухом дереве.

— Там он сыграл в игру. Позволил ей убежать, а потом поймал ее. Может быть… — Она обдумала эту мысль. — Может быть, не раз.

— Кошки-мышки, — сказал Майер и затянулся сигаретой.