– Кто ты? – спросил Йозеф, но губы его собеседника не двигались в такт его губам.

«Я – это ты», – ответил другой Йозеф.

– А кто я? – прошептал он.

Отражение лишь улыбнулось.

Храбрая дева.

Рядом со мной сидел потомок храброй девы. Первой из нас, кто умер, и единственной, кто пережил объятие Короля гоблинов.

До меня.

– Вы… вы… – начала я, но слова замерли у меня на губах.

– Я, я, – повторила графиня, хотя в ее голосе не было и намека на усмешку. – Да, Королева гоблинов, – мягко произнесла она. – Она ушла из Подземного мира и выжила. Я – тому доказательство. На протяжении сотен лет, нескольких поколений ее дочери, внучки и правнучки являлись хранительницами и защитницами равновесия между мирами, между верхним миром и подземными мирами.

Грохот моего бьющегося сердца отдавался в ушах, заглушая все звуки и чувства. Я смотрела, как двигаются губы графини, но не могла разобрать ни единого слова. Эта мысль была слишком грандиозна, слишком значительна, чтобы ее принять. Мир сузился и превратился в единственную пульсирующую идею.

Я не одна.

– Дитя? Дитя? – Масштаб моего восприятия расширился и включил в себя стул, на котором я сидела, комнату, в которой я находилась, и человека, с которым я разговаривала. – Дорогая, вы в порядке? Вы побледнели. Конрад, не мог бы ты принести мадемуазель Фоглер чего-нибудь покрепче, чем кофе? Может быть, глоток хереса?

– Я в порядке, – ответила я не своим голосом. Он был и глубоко внутри меня, и глубоко вовне, голос настолько спокойный, как будто принадлежал другой Лизель, другой Элизабет. – Я не буду ничего пить.

Графиня смотрела на меня живыми, не по-здешнему зелеными глазами. Путаная вереница половинчатых образов, слов и фраз пронеслась галопом по моему разуму: жена? ребенок? ребенок Эрлькёнига? Я только моргала и молчала, и графиня, не дождавшись от меня вразумительного ответа на свое удивительное утверждение, раздраженно фыркнула.

– Ну, – сказала она и вынужденно рассмеялась, – совсем не такую реакцию на свое откровение я надеялась увидеть.

– Какой реакции вы ожидали? – спросила я, все еще чужим голосом.

Она элегантно пожала плечами.

– Удивление? Шок? Благодарность? Злость? Что угодно, только не пустота, милая, честное слово.

Граф откашлялся.

– Это не так легко принять, дорогая.

Он был прав. Мое ограниченное сознание не справлялось с таким объемом информации, у меня не получалось переварить ее целиком, поэтому я цеплялась за детали и проясняла их для себя, одну за другой.

– Вы… вы – ребенок Эрлькёнига? – Разумеется, это было невозможно. Девочка-гоблинка давно сказала мне, что ни один союз смертной и Короля гоблинов ни разу не давал плодов. И все же. Моя ладонь опустилась на низ живота. После возвращения из Подземного мира месячные пришли вовремя. Я ощутила резкий укол… зависти? Облегчения? Пустоты? Ликования?

Графиня покачала головой.

– Нет, Элизабет. Я – не ребенок Эрлькёнига, если только ты не имеешь в виду то, что мы – вы, ваш брат, мой супруг, все те, кто верит, и я – что мы все его дети. Нет, – повторила она, и ее голос стал мягким и нежным. – Я – потомок Королевы гоблинов и ее супруга, мужчины, который когда-то был Владыкой Зла и правителем Подземного мира. Дочь смертной женщины… и смертного мужчины. – Она взглянула на супруга, и он положил руку ей на плечо.

– Но они оба были смертны… – Я не знала, как сформулировать свой вопрос и даже не знала, что именно спросить. Правда ли то, что она сказала? Действительно ли она обладает силами, охватывающими сразу два мира – и мир наверху, и мир внизу? Правда ли, правда ли, правда ли?..

– Откуда у меня дар открывать и закрывать границы между мирами? – завершила за меня графиня.

Я кивнула.

– Вам известно сказание о Персефоне? – спросила она.

Я напряглась.

– Нет, – медленно ответила я, чувствуя себя еще более потерянной, чем прежде. – Не думаю.

– Она была дочерью Деметры, – подключился граф. В отличие от жены он смотрел на меня своими темными глазами со странным сочувствием, даже с жалостью. – Ее соблазнил Аид и принудил стать его невестой.

Я лишь пожала плечами.

– Да, – продолжила графиня. – Персефона съела фрукт под землей и поэтому была проклята и обречена проводить полгода в мире Аида, а другую половину года – в верхнем мире с ее матерью.

По мне прокатилась волна болезненного сочувствия к Персефоне. Сочувствия, симпатии и зависти. Полгода с семьей, полгода с темным возлюбленным. Если бы только, если бы только.

– Но о чем не говорится в этой легенде, – добавил ее муж, – так это о том, что Персефона вернулась из подземного мира изменившейся. Другой. Темной королевой темного царства. Древние греки даже не осмеливались произносить ее имя, поскольку говорить о ней означало привлечь ее внимание. Поэтому ее называли Корой, что означает дева.

Резкий холод пробил броню онемения и пустил мурашки по моей спине. «Ее имя для нас потеряно, – сказала однажды Веточка. – Храбрая дева. Безымянная и ушедшая».

– Персефона вернулась изменившейся, – мягко подтвердила графиня. – Как и первая Королева гоблинов. Когда она заново очнулась для жизни после смерти, она стала другой. В ней пробудилась способность чувствовать разломы в мире, трещины, пограничные точки, открывать их и закрывать. Она принадлежала сразу и Подземному миру, и верхнему, и передала эту способность дальше своим детям. Мне.

Сердце подпрыгнуло у меня в груди. Я вспомнила, как в последний раз видела своего Короля гоблинов, как он стоял в Роще гоблинов, как мои ладони проходили сквозь его ладони, словно дым, подобно тому, как когда пытаешься удержаться за огонь свечи, ласковый и одновременно жгучий. Что бы я отдала за эту способность? Переходить из мира в мир по собственной воле, прикасаться к моему Королю гоблинов, обнимать его во плоти, а не в воспоминаниях?

– Но, – сказала графиня, – как видите, я – последняя в ее роду. Последняя из нас с этой способностью, этим даром.

Ее голос сорвался, и в нем послышалась легкая дрожь, которая так бы и осталась незамеченной, если бы в ее глазах не сверкнули слезы. Я не знала, оплакивала ли она ребенка, которого не могла иметь, или ребенка, которого потеряла. Муж еще крепче обнял ее за плечи, и они оба стали напряженными и мрачными в своем молчаливом горе. Однако на его лице я заметила болезненное выражение, как будто разговаривать на эту тему ему не хотелось.

– Но, – хрипло продолжила она. – Видимо, я все-таки не последняя. – Графиня буквально прощупывала мое лицо в поисках ответа на вопрос, который она не задала. Прошло довольно много времени, прежде чем я нарушила молчание.