В конце концов, мы все возвращаемся.

– Я… не знаю, смогу ли, Зефф, – сказала я. – Пока, наверное, не смогу.

Его взгляд стал резким.

– Понимаю.

Что-то в его тоне меня задело. Я нахмурилась.

– Понимаешь что?

– Нет, нет, я понимаю, – продолжал он, криво ухмыльнувшись. – Особенная Лизель. Избранная Лизель. Тебе всегда хотелось быть необыкновенной, и вот ты ею стала.

От неожиданности я раскрыла рот и часто заморгала. Как будто брат ударил меня в солнечное сплетение – от боли я едва не задохнулась. Мы с ним долго кружили друг над другом, награждая друг друга острыми, как бритва, ранами, достаточно глубокими для того, чтобы жалить, но недостаточно глубокими, чтобы причинять боль. Провокационный танец, а не ранения. Мы могли быть холодными и несдержанными в словах по отношению друг к другу, но намеренную жестокость мой брат проявил впервые.

– Так вот как ты обо мне думаешь? – прошептала я.

Он отвернулся, не став отвечать. Трусливо отказавшись объяснить свой коварный поступок. Что ж, я была согласна продолжить эту игру. Если брату захотелось пустить в ход грязные приемы, я с радостью предоставлю ему такую возможность.

– Хорошо, – жестко ответила я. – Я эгоистична и поглощена только собой. Но я не воспринимаю свою жизнь – само свое существование – как должное. – Йозеф дернулся, и мой взгляд скользнул на его запястья, которые он поспешно прикрыл рукавами. Меня захлестнуло чувство вины. – О, Зефф, я не имела в виду…

– Довольно, – мягко произнес он, вернув на лицо маску равнодушия, которая была на нем до этого мгновения, идеально неподвижную и идеально пустую. – Довольно, Лизель. А то я сейчас заплачу. Давай пойдем спать.

– Зефф, я…

– Я займу другую комнату. – Брат нагнулся, подбирая скрипку, и прошел через открытую дверь, соединявшую наши покои. – Тебе нужно отдохнуть. Путешествие выдалось долгим. Увидимся утром.

Я не представляла, что ответить. Я знала, что рана, которую оставили мои слова, была гораздо глубже той, что он нанес мне, и истинный размах и глубина ущерба были мне неведомы. Я не знала, как это поправить. Я не знала, как поправить нас. Поэтому я сказала единственное, что смогла произнести.

– Доброй ночи, – выдавила я. – Сладких снов, mein Brüderchen.

Йозеф кивнул.

– Спокойной ночи, – сказал он, медленно закрывая разделяющую нас дверь. – Сладких снов… Королева гоблинов.

Деревенские называли его демоном, der Teufel[38] в волчьем обличье, когда он рыскал ночью по лесам. Исполинская, чудовищная тварь месяцами бродила вдоль границ селения и по его ближайшим окрестностям, убивая овец и унося с собой крупный скот.

Глаза как разноцветные алмазы, говорили деревенские жители. Один зеленый, как грех, другой синий, как соблазн. «Дьявол, Дьявол! – кричали они. – Пришел, чтобы накликать на нас беду!»

Поэтому они привели Wolfssegner, заклинателей волков, привели охотников, привели священников. Они привели всех и каждого, кто мог, по их мнению, избавить их от страха.

«Четыре сотни гульденов за шкуру Дьявола! – кричали деревенские, развешивая на главной площади листовки с информацией о вознаграждении. – Четыре сотни гульденов тому, кто принесет нам его голову!»

Гигантский волк месяцами уничтожал овец и коз, но когда пришла зима, когда скот сдох от голода и стужи, они ощутили его ненасытные зубы на своих шеях. Деревенские знали: они – следующие. Они следующие.

Первой исчезла маленькая девочка. Она была младшей дочерью пастуха и исчезла с холмов однажды после полудня, когда над землей низко висели холодные облака. Скалы и ущелья эхом повторяли ее имя, когда деревенские отправились на ее поиски, и лишь после того, как были найдены окровавленные ленточки из ее волос, девочку стали считать пропавшей.

Следующей исчезла пятнадцатилетняя девушка, очаровательная молочница.

Следом за ней – старик, давно потерявший счет своим годам.

Медленно, но верно Дьявол сжимал кольцо вокруг них, забирая одного за другим. Священники окропляли все вокруг святой водой, Wolfssegner произносили заклинанья, а охотники уходили на его поиски, но чем суровее становилась зима, тем суровее была его хватка.

«Жертва, – сказали заклинатели волков. – Принесите жертву в пользу Дьявола, чтобы задобрить его черное сердце».

Священник выразил протест, но деревенские продолжали настаивать. Они стали прочесывать свои жилища в поисках подходящей жертвы, готовясь отвести на бойню невинного агнца.

Сначала они предложили деревенского дурачка, который не разговаривал, а только мычал. «Нет, – молвил священник. – Это недопустимое бессердечие».

Затем они предложили шлюху, выставлявшую свои прелести напоказ. «Нет, – молвили охотники. – Это непозволительная жестокость».

Наконец, они нашли маленького мальчика, всего год назад покинувшего утробу матери. «Да, – молвили заклинатели волков. – Это подходящая жертва».

Маленький мальчик был сиротой: его мать и отец потерялись, ушли или были забыты. Безымянный, некрещеный, не упомянутый в записях. Это был ребенок, на которого и небеса, и земля смотрели сквозь пальцы, ребенок, обреченный на проклятия и муки. Найденыш, подкинутый в корзинке к самому алтарю и с тех пор находившийся под опекой церкви. Его, нежеланного и нелюбимого, было не грех отдать Дьяволу, поскольку Бог его явно избегал.

Доказательство таилось в его зрачках.

Глаза мальчика были двух разных оттенков. Один зеленый, как весенняя трава, другой – синий, как летнее озеро. Колдовские глаза. «Как у Der Teufel, – сказали деревенские. – Как у Дьявола. Отправьте этого демоненка обратно туда, откуда он явился – в геенну огненную!»

Деревенский священник отказался отдать ребенка. Он был благочестивым, богобоязненным человеком, но его доброта стала его проклятьем.

Они пришли с вилами, они пришли с ножами. Охваченные жаждой расправы, они пришли с огненными факелами. Они принесли свою ярость и страх к порогу церкви и разожгли костры. Когда стены Божьего дома превратились в дымящиеся руины, кости деревенского священника рассыпались углем и пеплом. Его останки обнаружили через три дня, когда дым рассеялся, а тлеющие головешки, наконец, остыли.

Но следов маленького мальчика не нашли. Ни пеленок, ни волос, ни умилительных детских пальчиков. Никаких земных останков, как будто он растворился в воздухе, как будто его, как туман, унес горький ветер.

Когда весенние дожди растопили зимний лед, нападения волка на деревню прекратились.

«Слава Всевышнему! – кричали деревенские. – Der Teufel принял нашу жертву».

В течение следующих нескольких недель деревенские жители не встречали ни следов демона с сине-зелеными глазами, ни следов волка. В скованной льдом грязи остались лишь отпечатки огромных мягких лап, а следом за ними – отпечатки крошечной и изящной человеческой ступни.