Нет, никаких экспериментов. Не с ней.

И эти янтарные глаза. Боги, как же она похожа на ту, чье имя он уже много лет не произносил вслух!

Повинуясь безотчетному желанию, доктор сделал медленный вдох, и слово, тихое и нежное, как аромат жасминового цветка на рассвете, сорвалось с сухих губ:

– Ясмин…

***

Будто не было этих двадцати восьми лет без нее. Доктор помнил каждую мелочь, порой, в редкие минуты отчаянья, проклиная феноменальную драконью память.

Его родители были богатыми торговцами, поставщиками манчестерского хлопка. Их корабли курсировали, словно трудолюбивые муравьи, от Англии до Касабланки и переправляли грузы в Фес, где прошло детство Арчибальда. Родину он почти не помнил, берега туманного Альбиона он покинул в возрасте трех лет, здесь даже драконья память не сильно помогла бы. Марокко стало его вторым домом. Он учился в медресе Бу-Инания, постигал науки, в отсутствие Чарльза Ливси – отца, уже мог управлять некоторыми делами, его готовили в преемники семейного дела. Единственный сын, наследник, надежда родителей. Его ждало перспективное будущее.

Пока он не встретил ее – дочь местного кожевенного короля, уважаемого дракона. Смуглокожая, черноволосая с яркими нереальными глазами цвета янтаря с зеленым ободком, утренняя звезда над пустыней – Ясмин.

Он прибыл вместе с отцом с деловым визитом к Маулай аль-Хасану, договориться о поставках кож из Феса в Англию, где и встретил ее. Им было по восемь лет.

Аль-Хасан не был обычным мусульманином, его откровенно недолюбливали за пренебрежение традициями, что не удивительно – они не знали, что Маулай дракон, а драконам людские религии безразличны. Они могли представиться кем угодно, веками жить среди людей и не перенимать правил, даже откровенно их презирать. Зато нетипичный мусульманин легко находил и заводил знакомства в Америке и Европе. В доме кожевенного короля проходили светские приемы, а его жены не прятали лиц, не были покорными. Арчибальд с отцом смотрели на всех четырех с благоговением. Женщина, способная выносить дракона, неприкосновенная и почитаемая – одна из них, но какая, не знал никто. Детей у кожевенного короля было много и все девочки: от новорожденной до почти взрослой, двенадцатилетней. Чарльз Ливси однажды обмолвился, дескать Аль-Хасан очень добр к человеческим детям и по настроению удочеряет сирот. При этом подчеркивает, что ему все дети родные. Тон, которым он это говорит не подразумевает возражений, если только вы не хотите попасть на зуб к пещерному дракону.

Семейство Ливси зачастило в гости, и дружба между Арчибальдом и Ясмин крепла. Они играли, он рассказывал ей о том, что узнавал в школе. Девочки учились дома, и не имели доступа к тому пласту знаний, что давался мальчикам в школе. Ясмин впитывала информацию о географии, теоремах, астрономии, мореплавании с благодарностью и жадно требовала еще. В итоге Арчибальду разрешили приходить просто так, без приемов и деловых визитов. Так прошло несколько лет. Они незаметно превращались в подростков.

Однажды Ливси стал свидетелем странного разговора между сестрами Аль-Хасан.

– Ясмин, что значит «одна из нас – та самая»? – осторожно спросил он чуть позже. Янтарные глаза девочки лукаво блеснули:

– Это секрет. Я не могу тебе всего рассказать, но нас готовят к важной роли.

– Зачем всех, если только одна важна?

– Никто не знает, кто из нас станет… – она наклонилась к нему и тихо шепнула: – Драконицей.

Ливси смотрел в это еще совсем детское лицо, в такие яркие на смуглой коже глаза, и не мог поверить в то, что услышал.

– Но… Ты что-нибудь чувствуешь? Что можешь обращаться?

Новость не обрадовала, а совершенно огорчила его. Он не все знал о взрослой жизни драконов, но рождение драконицы – это такая редкость… И такая ноша для самой женщины, что судьбе не позавидуешь. Вся ее жизнь будет подчинена другим. Золотая клетка с драгоценными камнями – вот что ее ждет.

– Нет, не думаю, что я способна, – она перекинула через плечо толстую косу. – Ерунда все это, я не верю. И вообще, давай повторим вальс, мне нравится, но я сбиваюсь.

– Только не оттопчи мне ноги, – подмигул мальчик.

Разговор почти забылся. Только иногда Арчибальд смотрел на нее со смутной тревогой, но гнал от себя прочь неприятные мысли. Этого не может случиться с ними.

Не с ней.

Время шло, детская дружба незаметно становилась крепче и переросла во влюбленность. К тринадцати годам Ясмин превратилась в редкую красавицу, совсем не по детски оформилась и смотрела на долговязого нескладного Ливси из-под пушистых ресниц немного снисходительно, как смотрят на мальчишек все девчонки в этом возрасте. Будто знают больше, будто совсем с другой планеты и принадлежат к разным видам.

Арчибальд метался, не находил себе места, стал совсем неуклюжим, говорил невпопад. Ясмин, казалось, все понимала, но немного отдалилась. А однажды он вдруг сказал прямо посреди дискуссии о преимуществах паровозов перед дирижаблями:

– Я люблю тебя, звезда пустыни! – а потом густо покраснел и сбежал, не прощаясь.

– Арчи! – донеслось вслед, но он не мог остановиться и две недели не появлялся совсем.

Она присылала записки, он не отзывался. Ему необходимо было собраться с силами, со всей своей храбростью, чтобы снова встретиться с ней.

Внутренний сад дома Аль-Хасан полнился пением птиц и ароматом цветов, таким сочным и густым, что голова шла кругом. Они встретились на узкой дорожке, в благодатной тени оливковых деревьев, под мерное журчание фонтанчиков.

– Давно не виделись, Арчибальд, – тихо произнесла она. Полупрозрачный платок закрывал ее лицо, искажая те эмоции, которые можно было бы прочесть. Раньше она его не носила.

– Салам аллейкум, Ясмин, – голос мальчика ломался, приветствие вышло немного агрессивным и разнотональным, но он этого не хотел.

– Ты… – немного отшатнулась девочка, – Изменился. Почему не отвечал на письма?

– Ты тоже. Я…

Он снова запнулся, глядя куда угодно, только не на нее.

– Поверь мне, это было невольно... я не мог удержаться… – он делал паузы, она теребила рукава платья.

Арчибальд пытался как мог рассказать ей о тех новых чувствах, что лишают сна, о том щемящем ощущении в груди, не дающем нормально вдохнуть. Он стоял перед ней, сбивчиво говорил, совсем не зная, что ожидать от самой Ясмин: ласкового слова, от которого сердце забьется радостно, а не испугано, или колкости, а быть может и снисхождения, которого он, пожалуй, вынести бы не смог. А она сорвала розу с куста и медленно отрывала лепестки, один за другим они беззвучно падали на дорожку у ее ног.

– Я нечаянно сказал, – оправдывался Ливси.

Ясмин резко вскинула на него взгляд, даже через ткань платка янтарные глаза горели углями.

– Так ты забираешь свои слова назад? – тихо произнесла она и повернулась, чтобы уйти.