времена. Тяжелое было время, тяжелая была и война. Кощея тогда удалось изгнать, а богатства его крепости достались победителям, которых в живых осталось совсем немного. Тогда дед Далигора и привез сюда свое золото и основал тут эту деревню. И я с тех времен здесь поселился. Далигору все досталось в наследство. А ведь у него всего один сын был, не знаю, кому он все отдаст.

– Стой, ты поселился здесь во времена деда Далигора? – недоуменно переспросил Паша. – Сколько же тебе лет?

Паша не поверил волхву лишь на миг, пока не пришло осознание места, где он находился. Но возраст узнать хотелось хотя бы просто из любопытства.

– Много и мало одновременно… Триста шестьдесят семь зим я пережил, – глядя сквозь Пашу, будто увязая в пучине пережитых лет, ответил волхв.

Из дальнейшего разговора Паша узнал, что на картине, которую он видел в кабинете Далигора, изображена решающая битва, в которой и решился исход войны, принесшей Далигору богатство.

Также Еремей объяснил ему, что Кощей это посланник некоего Чернобога, могущественный колдун и воин, не знающий страха и усталости, да еще и бессмертный в придачу. В общем, соперник серьезный. И нападки этого самого Кощея случались редко, но всегда оставляли за собой смерть и разрушения на долгие годы.

На вопрос, как же убить Кощея, волхв погладил голову и, вздохнув, ответил:

– Не знаю, многие пытались, но никому еще не удалось убить того, кто и без того мертв.

– Ничего не понимаю, – вопросы рождались в голове с невероятной скоростью, настолько быстро, что Паша не мог выбрать лучший.

Волхв с интересом слушающей молодежи рассказал о том, что мир совсем не прост. Будто есть не только та земля, по которой ходят люди, но есть и та, куда попадают умершие. Вот именно из этого места и происходил Кощей, таким образом, жизнь его оставалась там, а в мир живых попадала лишь часть какой-то силы. Так же волхв помянул неких богов, заметив, что дуб, подле которого любил вздремнуть Павел, не что иное, как святилище Перуна. Паша хотел смеяться со всей этой нелепицы, но каждый раз вовремя осекал смех, вспоминая, где находится. Вопросы, впрочем, решил более не задавать.

Ужин был окончен, волхв удалился подготовить баню для помывки, остальные же вели беседу за ароматным чаем. Теперь в роли рассказчика выступил Белогор. Он описал последнюю войну с нечистью с несколько иной стороны, которая казалась бы ближе обыкновенному воину. Рассказал, как тогда они познакомились с Еремеем. Паша даже не удивился, что Белогору двести с лишним лет. Слушать его молодежи понравилось больше, рассказы были наполнены жизнью, а не высокими материями и размышлениями о мироздании. К тому же, учитывая Пашино неприятие здешней модели мира, Белогор был куда конкретнее, и если вызывал смех, то только удачными шутками.

Магу Ивану же было больше четырехсот лет, он также принимал участие в боевых походах вместе с Белогором и волхвом Еремеем. Сейчас же все они постарели, Белогор стал кузнецом, торговал оружием. Все это тяготило его, как он говорил, но помогало скоротать время и, к тому же, приносило доход. На вопрос о странном долголетии, Белогор пояснил, что этим он обязан дружбе с Еремеем и Иваном, остальные же люди так долго не живут. Это несколько успокоило Пашу, потому что мысль о том, что Любаве и Яну может быть за сотню, его сильно обеспокоила.

Если волхв не указывал причин, по которым он собирал молодежь в своем доме, то Белогор напрямую заявил, что в последнее время стало слишком неспокойно, и необходимость передать знания стала сейчас основной задачей.

Без длительных вступлений он скорее оповестил Пашу и Яна, что они становятся его учениками, чем предложил им это. И если к Яну Белогор претензий не предъявлял, то Пашу раскритиковал, обратив внимание на хилость тела, не видевшего тяжелых физических нагрузок.

Нельзя сказать, что это обидело Пашу, скорее наоборот. Но вот усмешка Любавы действительно задела его, а ее заинтересованный взгляд, сосредоточенный на Яне и вовсе пробудил злобу. Теперь он не знал, на кого ему обижаться, на себя, на них или на жизнь в целом. Виновными он видел всех. Поникши, он сидел, не слушая дальнейшего разговора. Белогор же продолжал объяснять, какие беды могут их ожидать.

Около четырех сотен лет далеко на юге шли войны, как между людьми, так и между богами. Новый бог становился все влиятельнее, все новые народы начинали поклоняться ему. Старые боги, имевшие власть на тех землях почти утратили все свои силы, и никакой угрозы для пришлого божества не представляли. Теперь народы собирались под знаменем нового божества, чтобы покорить и север. Нетрудно догадаться, что однажды они доберутся и до княжеских земель.

– Тут есть свои боги, там свои, да еще и новый бог какой-то. Но кто тогда создавал мир, кто создает этих богов? – Паша решился задать вопрос, перебив Белогора, – Вот ты говоришь, будто царство мертвых за рекой Смородиной, что там Чернобог обитает. А как же Аид, в котором течет Стикс? Олимп с его богами, Зевс там, или Юпитер, все одно…

Белогор с удивлением посмотрел на Пашу.

– И откуда ты все это знаешь?

– Не важно, мне интересно, кто создал все сущее, и богов и реки и царства мертвых?

Паша самодовольно хлебал чай, понимая, что поставил собеседника в тупик. Белогор же глубоко задумался, будто стараясь что-то вспомнить.

– Мы почитаем, как созидателя всего сущего, Рода. Но другие народы верят в иных созидателей, которые оставили здесь своих детей – богов. А потому нельзя точно сказать, кто же создал твердь, боги лишь меняют ее по своим желаниям и возможностям, но ни один из них не создавал мира первым, – Белогор замялся, будто сам не верил, своим словам, будто боялся быть наказанным за богохульство или сомнения в могущественности своих богов.

– Понятно, – Паша умолк, но лишь на секунду, готовя новый вопрос, – А что если вы поклоняетесь одним и тем же богам, просто называете их по-разному?

– Нет, – решительно отрезал Белогор, – мы не раз вступали в бой под разными началами и гибли, пока боги упивались нашей верой, нашей кровью. Они жадно старались захватить как можно больше душ…

– Я вижу, ты не особо любишь богов.

Белогор вновь осекся, взгляд его блуждал по комнате, упираясь в стены. Показалось, будто он и вовсе не станет отвечать на вопрос.

– Боги – родители войн. Тот шаткий мир, который удается установить, результат человеческих усилий и жертв, а не богов. Это мы устали гибнуть, а не они.