— С потерей бедного сэра Уильяма мы оказались в тупике, — то и дело повторял он, обводя всех печальным взором в надежде получить поддержку. — Я не вижу цели, которой мы могли бы достичь, оставаясь в Афганистане.

Некоторые выступали против, но немногие. Поттинджер, весьма сообразительный малый, унаследовавший по старшинству должность Бернса, был за переход в Бала-Хиссар. «Безумие, — говорил он, — пытаться отступать через проходы в Индию посреди зимы с армией, отягощенной сотнями женщин, детей и обозных. Помимо прочего, нельзя доверять обещаниям Акбара: сирдар не сможет помешать гази вырезать нас на перевалах, даже если захочет».

По мне, это было разумное предложение. Я всем сердцем был за Бала-Хиссар, по крайней мере пока Эльфи-бей будет в центре, при нем останется и Флэши, а остальная армия охраняет нас. Но все проголосовали против Поттинджера — не потому что соглашались с Эльфи, а потому что их не привлекало зимовать в Кабуле под его началом. Им хотелось поскорее расстаться с ним, а для этого надо было вывести армию в Индию.

— Одному Богу известно, что он натворит, оставаясь здесь, — заявил один. — Может, сделает Акбара правительственным чиновником?

— Быстрый марш через проходы, — призывал другой. — Они не станут рисковать и пропустят нас.

Они спорили, пока не выбились из сил. Эльфи молчал и мрачно глядел на всех, но не мог принять никакого решения, пока наконец не встал Шелтон. Он затушил окурок и заявил.

— Так, насколько я понимаю, мы уходим? Даю слово, что перед нами расчистят путь. Желаете ли вы, сэр, чтобы я отдал приказ армии двигаться в Индию ускоренным маршем?

Эльфи, такой жалкий, сидел, сложив руки на коленях.

— Возможно, это к лучшему, — произнес он наконец. — Хотел бы я, чтобы был иной путь и чтобы у вас был командующий, не ослабленный тяжелой болезнью. Не будете ли вы добры, бригадир Шелтон, отдать приказы, которые сочтете наиболее уместными?

Вот так, не имея представления, что ждет нас впереди и что нам нужно делать, с охваченной малодушием армией и разобщенными офицерами, с командиром, то и дело провозглашающим, что он не достоин вести нас, мы и приняли это решение. Мы покидали Кабул.

Около недели ушло на выработку соглашения с афганцами, и еще больше потребовалось на то, чтобы хоть наполовину подготовить армию и ее охвостье к походу. У меня, как у адъютанта Эльфи, было полно дел: я передавал его приказы, потом приказы, отменявшие предыдущие, выслушивал блеяние командующего и смешки Шелтона. Для себя я твердо решил одно: остальные как хотят, но Флэши должен достичь Индии. Продвижение армии будет задерживаться обозом, проблемами снабжения, провизии и экипировки, — проблема обещала достичь огромных размеров, и я не сомневался, что многим из наших не суждено увидеть Джелалабад, где укрепился Сэйл и где мы могли чувствовать себя в относительной безопасности. Так что я разыскал сержанта Хадсона, бывшего со мной в Могале. Парень был настолько же надежен, насколько и глуп. Я сказал, что мне нужно двенадцать отборных улан для формирования специального отряда под моим командованием — не из моих гильзаев, поскольку в нынешнем состоянии страны у меня вызывало сомнение, станут ли они рисковать ради меня своей шкурой. Эта дюжина составит мне отличный эскорт, и когда наступит час крушения армии, мы отделимся от нее и отправимся в Джелалабад на свой страх и риск. Хадсону я этого, разумеется, не сказал, зато пояснил, что наш отряд будет задействован во время марша как специальное курьерское подразделение, поскольку постоянно необходимо передавать донесения из головы в хвост колонны и обратно. Эльфи я сказал то же самое, добавив, что мы можем также служить в качестве конных разведчиков и вообще быть на подхвате. Он посмотрел на меня взглядом издыхающей коровы.

— Это будет опасная работа, Флэшмен, — говорит он. — Боюсь, весь поход окажется кошмаром, а вы тем самым вообще ставите себя на острие удара.

— Не стоит хоронить нас раньше времени, сэр, — мужественно отвечаю я. — Мы прорвемся, да и в любом случае, нет такого афганца, который смог бы потягаться со мной.

— Ах, мой мальчик, — тут старый болван пустил слезу. — Мальчик мой! Так молод и так отважен! О, Англия! — говорит он, глядя в окно. — Почему не бережешь ты самых лучших своих сынов! Да будет так, Флэшмен. И да хранит вас Бог.

Я предпочитал более солидные гарантии, поэтому приказал Хадсону упаковать в седельные мешки двойной запас провизии по сравнению с обычным — припасы обещали скоро закончиться, и я надеялся, что наш рывок произойдет до этого печального момента. Вдобавок к прекрасной белой кобыле, добытой у Акбара, я обзавелся для себя афганским пони — если одна лошадь падет, я пересяду на другую.

Это был минимум, необходимый для путешествия, теперь можно было подумать и о чем-то большем. Находясь в вынужденном заключении в военном городке, я невесть сколько времени не был с женщиной, и аппетит мой все более разгорался. Как нарочно, в рождественскую неделю к нам прибыл из Индии курьер с почтой, среди прочих оказалось письмо от Элспет. Я узнал почерк, и сердце мое забилось. Однако, открыв письмо, я вздрогнул, поскольку оно начиналось фразой «Возлюбленный мой Гектор». Мне подумалось, черт побери, что она наставляет мне рога и отправила письмо по ошибке. Но во второй строке упоминался Ахиллес, а в следующей — Аякс, и я понял, что она так обращается ко мне, величая меня эпитетами, которые находила уместными для препоясанного мечом паладина, ибо других не знала. Для склонных к романтике дам того времени это было распространенное явление: видеть в своих мужьях и возлюбленных греческих героев, а не развратников и пьяниц, которыми они по большей части являлись на самом деле. Впрочем, не берусь утверждать, что греческие герои были многим лучше, так что сравнение могло быть справедливым. В остальном письмо оказалось довольно стандартным, сообщало, что она и мой отец пребывают во здравии, что она так Одинока без своего Единственного Возлюбленного, что Считает Часы до моего Триумфального Возвращения из Пушечного Жерла, и т. п. Одному Господу известно, как молодые женщины представляют себе жизнь военных. Но дальше шло детальное описание, как она заключит меня в свои объятия и упокоит мои кудри на своей груди, и так далее (Элспет всегда была прямолинейна, гораздо более, чем считалось допустимым для английской девушки). Воспоминания об этой самой груди и вдохновенных играх, которым мы предавались вместе, заставили меня буквально закипеть. Закрывая глаза, я представлял ее упругое, белое тело, а также тела Фетнаб и Жозетты, и, продолжая грезить в том же духе, достиг вскоре такой стадии, что покусился бы даже на леди Сэйл, окажись она поблизости. Как бы то ни было, я положил глаз на особу помоложе — миссис Паркер, веселую женушку одного из капитанов Пятого Легкоконного. Он был серьезным, скучным малым, лет на двадцать старше ее, и любил свою супругу так, как только мужчины среднего возраста любят молоденьких невест.

Бетти Паркер была недурна собой, для тех, кому нравятся пышки, но у нее были скверные зубы, и окажись поблизости какая-нибудь афганка, я даже не взглянул бы на нее. Но поскольку Кабул был вне досягаемости, я сразу после рождественских праздников приступил к делу.