– Начальник возглавляет крупнейшее в мире независимое метеобюро. Он изучает климат Москвы, Московской области и отдаленных регионов страны. Он предсказывает погоду и избирательно управляет ею. Иногда по собственной инициативе озадачивается атмосферными явлениями в Англии, на Аляске и в Чили.

– И у него есть метеостанции и компьютер погоды? – с надеждой посадить меня в лужу спрашивает бойкий человек с язвительным умом, прищурившись за толстыми стеклами очков.

– Конечно. Его метеостанция и компьютер с погрешностью, приближенной к нулю, предсказывают погоду и дают возможность влиять на большинство атмосферных явлений, – заверяю я, будто читая строки из недавнего пресс-релиза. Точно так же, как это делают все пресс-секретари, новоиспеченные бренд-менеджеры, пиар-агенты, навсегда утратившие имена и лица взамен места под солнцем. С той незначительной разницей, что лицо осталось при мне и излучает, судя по отражению в луже, ликование и восторг.

Немного очнувшись и сообразив, что к чему, отдалившийся знакомый, позабывший друг засыпает меня вопросами: «А когда в этом году начнется зима?», «Будут ли морозы и снег на Рождество?»-, «Есть ли надежда покататься на коньках, пробежаться на лыжах в Подмосковье?». Погода всех интересует, объединяет, примиряет, и нет людей, к ней равнодушных. Некоторых заботит, какой будет зима в Таиланде, Лондоне, Камбодже и Тель-Авиве. Другие спрашивают про весну в Италии, Лаосе и Сочи, уже не глядя по сторонам, а доброжелательно осматривая меня. Это и не удивительно. Ведь погода преподносит сюрпризы, не укладывается в рамки, срывает планы, и ее обязательно следует обсудить. Это дань не хорошему тону или английской традиции, а неизбежный отпечаток, наложенный на поведение людей глобальным потеплением. Некоторые полагают, что его выдумали от скуки. Другие верят, что оно медленно растекается по планете, проявляясь убийственной жарой, засухами, заморозками и наводнениями в Европе, Америке и Австралии. Другим кажется, что потепление – очередная уловка журналистов, ищущих тему, чтобы отвлечь внимание от более животрепещущих и наболевших вопросов. А потом жара сотнями скашивает пенсионеров на улицах европейских столиц, губит птиц и диких животных в пересушенном, тяжелом воздухе, лишенном влаги. Десятилетиями упорядоченный погодный цикл нарушается. Мы теряем последнюю точку опоры, последнюю крупинку уверенности в том, что завтра, проснувшись, обнаружим в окне все тот же сентябрь. Поэтому я вежливо отвечаю бывшему другу, что на данный момент информацией относительно зимы не располагаю. Но если он не торопится, можно звякнуть начальнику и обо всем его расспросить. Не дожидаясь ответа, выхватываю из сумки старенький Nokia, который в другой раз рассказал бы многое о своем владельце. Такие древние телефоны можно демонстрировать при приеме на работу, предлагая выбрать правильный ответ из вариантов, предложенных ниже, ведь они:

а) свидетельствуют о полнейшей апатии владельца;

б) подчеркивают отсутствие интереса к моде, а следовательно, к жизни;

в) выдают отсутствие средств к существованию;

г) выявляют подозрительное безразличие к мнению окружающих.

Но в сложившейся ситуации битый после падения с трех лестничных пролетов Nokia лишь подчеркивает мою заразительную небрежность и глубокую занятость. Под большим пальцем уже пищат потертые пластиковые кнопки. Глухой стариковский голос кукарекает из трубки: «А-а-а-лло?!», дальнейшие слова заглушает гудок электровоза. В другой день в трубке раздается приветствие, с заразительным оптимизмом изрекаемое сильным фальцетом: «Привет, пресс-секретарь. Что скажешь?» А бывает третий, совершенно незнакомый, отстраненный человек зловеще и недовольно тараторит, будто его разбудили среди ночи в разгар отпуска: «Кто это? Чего тебе надо?»

«Тут такое дело, начальник. Общественность интересуется погодой. Люди задаются вопросами: когда выпадет снег и какой будет зима?»

«А, тогда ладно. – Голос теплеет и расцветает самодовольной улыбкой. – Сообщи общественности, что я постараюсь сделать зиму теплой… Скажи, снег будет… Я два раза видел его во сне и уже по нему скучаю. Снега обязательно подкину, прикрою и обогрею землю, чтобы урожай не пропал. А то повысят цены на нарезные батоны и снова во всем обвинят погоду… Кое-где покрошу снега сильнее, кое-где подброшу меньше, подробности сообщу позже, перезвони на выходных… Но скажи им: большая часть московских сугробов будет переправлена в те районы, где зимы никогда не было. Пусть привыкают к нашему климату в Грузии. И в Польше. В феврале повсюду рачительно подморожу… Температуру по возможности выставлю среднюю.

Напомни, что холода и заморозки по-прежнему находятся под моим неусыпным контролем. А всякая эта пурга, метель – устаревшие явления, уйдут в прошлое или переправятся в другие регионы, – об этом я уже отрапортовал по радио»

Ошарашенные знакомые наблюдают, как я роняю в сумку старенький телефон, отныне символизирующий невнимание к мелким деталям вследствие занятости атмосферными явлениями и глобальным потеплением климата планеты. Расспросы относительно карьеры прекращаются. Бывшего друга не узнать – из чужого, повзрослевшего человека он снова превращается в того, кого я знал лет пять назад. Будто потепление докатилось до него прямо сейчас. Оказывается, бывший друг по-прежнему умеет улыбаться, слушать, болтать, а его лицо светится, несмотря на усталость, низкое осеннее небо и накрапывающий дождь.

Меня хватают под руку, увлекают вверх по Тверскому бульвару. Мы почти летим, хрустя по гравию. «Ну, рассказывай», – шепчут мне с улыбкой. Это не означает, что я должен чем-либо делиться. Я и так многое поведал о себе и доказал на деле, кто такой. «Ну, рассказывай» – означает, что мне возвращен маленький синий пропуск в круг избранных, что меня снова рады видеть и слышать. Произойди подобное раньше, растрогавшись, я бы уронил в лужу чехол от диктофона, задел рукавом ветки кустов, выронил из сумки на гравий дорожки блокнот. Все то же самое происходит со мной и сейчас. Но жизненный опыт и упорный труд закалили, обтесали и профессионально деформировали меня. Я спокойно вылавливаю чехол из лужи, отряхиваю от песка и кидаю обратно в сумку блокнот. Чуть наклоняюсь, чтобы в ухо было удобнее шептать секреты. Мои кожаные казаки оставляют на розовато-коричневом песке бульвара четкие и уверенные отпечатки подошв. Тем самым подтверждая, что у меня есть место под солнцем, что я пресс-секретарь начальника независимого метеобюро, значительная персона, приобщенная к тайнам верхних и нижних слоев атмосферы. За это прямо на ходу мой реабилитированный телефон заносят в карманный компьютер, в черный адресный молескин. На ухо продолжают нашептывать истории из жизни, посвящают в подробности, делятся наболевшим. Через пятнадцать минут я уже в курсе всего, что происходило за эти три года и чего не расскажешь близким друзьям. Я молчу. Слушаю. Киваю. Так и должен поступать образцовый пресс-секретарь. Впервые в жизни дальновидные и преуспевшие люди советуются, как им быть. А прощаясь, заботливо стряхивают перышко с моей кофты и зазывают в гости.

Я правильно ответил на главный вопрос этой осени, и чудеса продолжаются. Молчаливый и напыщенный телефон необъятной квартиры Костяна теперь названивает значительно чаще. Давно испарившиеся сокурсники, оживленно треща, зовут на пикник, на дачу, на новоселье. В заключение беседы они произносят священное: «В общем, у тебя все хорошо». Это особая печать, и все бы хотели ее заслужить. Теперь, рассказывая обо мне общим знакомым, они с придыханием воскликнут: «У него все хорошо». Таким образом создастся мнение, что я – счастливчик и герой истории успеха.