«Где ты сейчас?» – без воодушевления бросает дальновидный знакомый, позабывший друг, окинув меня за долю секунды от полосатого капюшона до подошв черных кожаных казаков. Его рассеянный взгляд, ни за что не цепляясь, улетает в глубь Тверского бульвара. Там, прижавшись друг к другу, бредут парочки, лавка оккупирована шумными панками. В лучах тусклого сентябрьского солнца уныло крутит педали велорикша, догадываясь о скором закрытии сезона и надвигающемся безденежье.

А я, напротив, оживляюсь. Меня же вспомнили и готовы выслушать в память о школе, о подъезде, где мы жили несколько лет назад, о факультете, в коридорах которого кивали друг другу. А еще в его глазах пляшет непоседливый лиловый огонек. Сознание собственной правоты даже в мелочах очень важно для активной жизненной позиции – кажется, так пишут в книжках про обретение успеха. И сегодня бывшему другу подвернулся небольшой тест на проницательность и знание жизни. Ему не терпится убедиться, правильно ли он сделал, прервав знакомство со мной. Этот лиловый огонек необыкновенно меня вдохновляет. Так и хочется выложить до мелочей, чем я занимаюсь, как живу последнее время. Правда, некоторые знакомые уже давно перестали сомневаться в точности своих оценок, справедливости поступков. К тому же мало кому в Москве этой осенью охота выслушивать подробности о работе в полупустой комнатке подвальчика, где сквозь оконце можно изучать туфли и ботинки прохожих, наслаждаясь ароматами ближайшей прачечной. По скучающим лицам ясно: ничего необыкновенного и жизнеутверждающего от меня не ждут. Ведь чудес не бывает. А все делаем мы сами, проявляясь и извлекая на свет заложенное внутри. И дальновидные люди, давно и правильно оценившие все скромное и бесполезное, что скрыто во мне, опасаются неожиданных просьб. Рука ненавязчиво демонстрирует новенькие часы, давая понять, что времени в обрез. «Так где ты сейчас?»

Имеется в виду, какое место под солнцем мне удалось занять, чем я жил, к чему стремился, улыбалась ли мне удача. Этот вопрос мгновенно выводит на чистую воду, окончательно проясняет суть каждого. Ведь по большому счету мы и есть то место, которое способны занять. К определенному возрасту существенной становится только действительность. То, что кипит и варится внутри, больше не имеет значения. А важны телефоны, фамилии, адреса. И ответ мгновенно прояснит, сколько я стою, на что трачу рабочее и свободное время, определит продолжительность последующего разговора и необходимость заново обменяться телефонами. Для большинства женщин этот вопрос так же важен. Интересная, денежная, престижная работа в стеклянном здании автоматически придаст привлекательности в их глазах. Ряд недостатков заретушируется в особом визуальном редакторе: плечи окажутся шире, бедра подтянутыми, волосы обретут густоту и блеск. И ты тут же станешь в глазах женщин человеком, рядом с которым приятно пройтись под руку. Может, не на край света, так хотя бы до входа в метро «Чеховская». Это так и подмывает крикнуть среди беззвучного листопада всем этим людям, вычеркнувшим мой телефон из записных книжек. Но я сдерживаюсь и скромно объявляю:

– Я – пресс-секретарь.

Взгляды с любопытством фокусируются, различив меня на дорожке Тверского бульвара. Некоторые начинают моргать, будто в глаз им попала непоседливая березовая летучка или капелька шампуня, которым мойщики драят и без того сияющие витрины. В первую очередь одежда становится объектом пристального изучения. Все благосклонно различают не простой, а красный ярлычок на моей полосатой кофте. В свете услышанного он кажется удивительно похожим на тот самый, вожделенный всеми красный ярлычок. Прищурившись, окружающие разбирают те самые, вполне возможно, всеми уважаемые буковки на кармане моих потрепанных джинсов. И они уже с нетерпением ждут разъяснений. «Как тебе удалось? Кто тебя подсадил? Кто в тебя поверил?»

Но находятся и скептически настроенные люди, число которых с возрастом лишь увеличивается, проницательные личности, предпочитающие не читать надписи на ярлыках, а докапываться до сути. Глядя поверх квадратной оправы, они негромко уточняют: «А на кого ты работаешь?» И это очень правильно, ведь я могу оказаться пресс-секретарем подмосковной птицефабрики, колонии для несовершеннолетних преступников, собачьего приюта или затерянной в спальном районе аюрведической клиники. Мое место работы может располагаться в сырой комнатке, оснащенной допотопным монитором и системным блоком, шумящим, как Третье кольцо в час пик. Я могу трудиться без выходных в коридоре по соседству с дворницкой или в цокольном этаже особняка, рядом с элитной подземной прачечной, вдыхая едкие отдушки для постельного белья. Может случиться, что, назвавшись пресс-секретарем, я вкалываю за гроши в малопрестижных организациях вроде интерната для глухонемых, дома престарелых или наркологической клиники. У многих заведений имеются пресс-службы, поэтому когда кто-нибудь заявляет, что он занимает подобную должность, есть смысл уточнить. Но я спешу заверить, что являюсь пресс-секретарем начальника. Субтильные первокурсницы уважительно кивают. Искоса приглядевшись, они догадываются: бестолковый перстень с крылатой черепушкой, что беспечно поблескивает на среднем пальце моей руки, – из белого золота. И это приводит девушек в восхищение. Но не всех.

– Какого начальника? – допытываются три человека из десяти.

Начальников, если вдуматься, много. Их число растет в геометрической прогрессии. Есть крупные начальники, важно сидящие в кабинетах, обитых дубовыми панелями, за столами из красного дерева, что завалены каменными чернильницами, ручками с золотыми перьями и неподъемными статуэтками двуглавых орлов. Имеются мелкие начальники, обитающие в кабинетиках с фанерными стенами под дуб, с искусственными вьюнками на подоконниках. Их пузатые тела тонут за столами из прессованных опилок, заваленными папками, флажками и ручками с гравировкой неизвестных компаний. Есть совсем уж микроскопические, но важные начальнички, их тоже возит личный шофер на пыльном «Ауди» с тонированными стеклами и номерами из трех одинаковых цифр. И есть совсем жалкие царьки, но и они шагают по улицам в расстегнутых плащах, важно неся на лицах надпись: «Я делаю погоду в этом городе».

– Я работаю на большого начальника, – изрекаю с непроницаемым лицом, – на серьезного человека, – добавляю полушепотом, давая понять, что дальнейшее разглашать нежелательно.

И тогда бывший друг отводит глаза, с прискорбием признавая, что совершил оплошность, вычеркнув мой телефон из списка контактов. Он горит в синем пламени дешевой газовой плиты, осознавая собственное несовершенство. Это видно по увядающему лицу, по ссутуленной фигуре, по тому, как блекнет его одежда, теряет блеск обувь. Случайно встреченный знакомый просыпается от сладкого сна, хлопает себя по карманам в поисках сигареты или жевательной резинки. Из исполинской статуи, которой он был пару минут назад, становится ростом с меня. И в принципе готов уменьшиться до размеров зажигалки или спичечного коробка. В их зрачках, как в боковых зеркалах автомобиля, отражаются рабочие, лениво сворачивающие ярко-синий брезент летнего кафе. И фигурка женщины в лаковых ботфортах спешит на фоне зеленой сетки, в которую укутан особняк на той стороне улицы. Но все же, несмотря на муки самоедства, один въедливый умник из толпы, бывший вундеркинд, ныне мало чем примечательный человек с бородкой, с сумкой на длинном ремне, в вельветовых брюках, пытается докопаться до сути. Ему не терпится узнать, чем занимается мой начальник, какую организацию возглавляет. И я его умываю: