не одобряла, так что, скорее всего, жертвы были в полном сознании и их никто ни к чему не принуждал.

Я снова поднялся и, пройдясь по кругу, вопросительно взглянул на тень:

– Что-нибудь еще интересное можешь об этом сказать?

– Нет. Кроме того, что это было очень и очень давно, поскольку остаточного следа от заклятия не осталось. Еще мы, скорее всего, ничего ценного здесь не найдем – ведьминские ритуалы не терпят присутствия посторонних элементов…

– Я снял ожерелье с одного из скелетов, – напомнил я.

И призрак тут же поправился:

– Не найдем рядом с кругом. А вот по краям можно пошарить. Хотя тебе, скорее всего, просто повезло. Ну, или же кто-то захотел вмешаться в ход ритуала и из вредности прихватил с собой посторонний предмет… Ну-ка покажи мне его еще раз.

Я молча достал из кармана ожерелье.

– Хм, – пробормотал Мор спустя несколько мгновений. – Следов магии действительно нет, но за столько лет они могли и рассеяться. А вот камешек необычный. Взгляни: мне кажется, на гранях тоже есть какие-то символы.

Я присмотрелся и был вынужден согласиться с тенью: аметист и впрямь оказался непростым. Знаки на нем оказались едва заметны. Очень тонкие, едва различимые. И, как в случае с кругом, абсолютно незнакомые.

– Знаешь, – в конце концов выдал призрак, – кажется, я немного ошибся, когда говорил насчет энергии жизни и смерти. Ведьмы, насколько я помню, всегда ценили жизнь во всех ее проявлениях. Так что если заклинание не ставило своей целью уничтожить весь мир, то вряд ли они осмелились бы устроить тут массовое жертвоприношение. Да, это было что-то очень могущественное и масштабное. На создание этого заклинания ушла энергия огромного количества камней-накопителей. Его стержнем стала энергия стихий, а сдерживающим фактором – неистовое желание и жизненные силы многих людей, которые искренне верили, что делают доброе дело.

– Что насчет смерти?

– Если ведьмы всеми силами стремились сохранить жизнь, то к этой энергии они бы не обратились. Все люди, которые тут находились, должны были ослабнуть, но не умереть.

– Тогда почему они мертвы?

– Помнишь, ты говорил, что смерть подпитывает проклятие? – вместо ответа спросил призрак. – И что проклятие, если уж возникло, потом само себя воспроизводит?

– Да. И что?

Мор вздохнул.

– Энергия смерти обладает похожими свойствами. Ее редко бывает много, но этого и не нужно. Ведь когда она есть, то воистину бесконечна. И даже одной капли достаточно, чтобы отобрать целое море жизней. Думаешь, почему твоя кровь так ядовита?

– Потому что я проклят.

– То, что нас наполняет, нами же потом и становится, – напомнил мне прописную истину призрак. – А что требуется проклятию, чтобы расти? Чем именно твоя кровь отравлена? И по какой причине ее мизерная, давно засохшая частичка так легко свалила с ног молодого здорового парня? Думаешь, зная об этом свойстве смерти, ведьмы могли допустить, чтобы нестабильная, всегда готовая к росту, а значит, и не поддающаяся контролю сила появилась во время ритуала?

– Нет, – сообразил я. – Значит, никакой жертвы они и не должны были приносить.

– Именно, – согласился призрак. – Но что-то пошло не так, поэтому вместо энергии жизни в заклинание вплелась энергия смерти. И это должно было заметно повлиять на структуру заклинания, а то и коренным образом его изменить.

– Насколько сильно изменить?

– Вплоть до того, чтобы сделать из него прямую противоположность тому, что задумывалось изначально.

– Оно могло кого-то убить?

– Дав смерти напитаться от заклинания такой мощи, можно было с легкостью уничтожить целое королевство. А если представить, что заклятие при этом еще и вышло из-под контроля…

Я внимательно посмотрел на тень, а затем качнул на руке ожерелье:

– Вот это могло нарушить течение ритуала?

– Золото само по себе нейтрально. Дополнительный камень вблизи круга мог дестабилизировать заклинание, но к массовой гибели не привел бы. А вот если его зарядили энергией смерти, то да. Знаки на гранях, скорее всего, защитные. Такие нужны, чтобы сохранить что-то внутри. Но одна из граней, если ты заметил, повреждена. А вместе с ней нарушился и рисунок.

– Но тогда это значит, что тот, кто его сюда принес, тоже погиб?

– Первая жертва, – кивнул Мор. – Именно она запустила цепную реакцию и в корне изменила весь ритуал. Если хочешь убедиться, давай поднимемся на поверхность. Времени, конечно, прошло немало, но от заклинания такой мощи все равно должны были остаться следы. Хотя бы в том месте, куда оно ударило.

Я еще раз оглядел пещеру, больше напоминающую братскую могилу, и кивнул.

Конечно, я хочу убедиться. Не бросать же дело на полпути?

* * *

На то, чтобы добраться до поверхности, у меня ушел остаток ночи и большая часть следующего дня. Пещера, судя по всему, располагалась глубоко в горах. Но поскольку местности снаружи я раньше не видел, то использовать портал не мог, вот и пришлось где ползти, где карабкаться по стенам, а где долбить камень. Благо Мор, для которого ни одна скала не являлась препятствием, уже разведал кратчайший путь и постоянно подсказывал направление.

К вечеру следующего дня мне все-таки удалось пробить последнюю преграду и вылезти из узкого лаза.

Снаружи, как и следовало ожидать, царила зима. А значит, холод собачий и целые залежи снега вокруг, сквозь которые тоже пришлось пробиваться с боем. Я даже лишний раз домой сходил, забрал из подвала Кость и одного землекопа – пускай зверюга сугробы утаптывает, а из землекопа получилось неплохое транспортное средство, особенно когда я привязал ему к ногам по широкой дощечке, а сам вскарабкался на плечи.

– Ездовой скелет, – хмыкнул Мор, когда увидел меня верхом. – Новое слово в магической науке.

– Ты что-нибудь нашел? – не дал ему я сбить себя с толку.

– Да. Сейчас покажу. Только смотри, чтобы твой транспорт туда не сверзился, а то мы застрянем в горах до утра.

Я вместо ответа ткнул землекопа пятками, и тот послушно потопал следом за призраком. Кость резвилась тут же, то зарываясь в снег носом, то жадно хватая его пастью. Иногда она там даже прятаться пыталась, а потом выпрыгивала наружу в целом облаке пушистых снежинок. После чего снова убегала, почти по ребра проваливаясь в сугробы, но совершенно этим не смущаясь.

Часа через два Мор привел нас почти к самой вершине горы, из нутра которой я недавно вылез. Не очень высокой и при этом обрезанной сверху, словно ее смахнул бритвой тот самый силач, который сумел располовинить и посох внизу.

Почти в самом центре образовавшегося плато зияла громадная проплешина, напоминающая залысину от пожара. А на ней, словно обычные сугробы, обнаружилось полтора десятка