проклятие, несмотря на новые камни, все еще стабильно, то получается, что подобием артефакта стало мое собственное тело?

В принципе это могло быть даже не все тело, а какая-то его часть. Например, грудная клетка, внутри которой удобно хранить опасные вещи. Частично проклятие ее, конечно, разъело – недаром, кроме камней, там ничего не осталось. Да и кровь, если поранить кожу, давно не шла, в отличие, скажем, от лица или конечностей. Но вот что интересно – со временем процесс действительно остановился. Изнутри стенки полости почернели, уплотнились и стали непроницаемыми для живущего внутри проклятия. Камни его все так же, как и сотни лет назад, вырабатывали. Тело исправно забирало… Быть может, они действительно друг друга стабилизировали?

Да и кто сказал, что темный артефакт обязательно должен быть неживым?

– Безумная идея, – заметил Мор, когда я высказал ему свои предположения. – Но мне чем-то нравится.

– А мне не очень, – вздохнул Нардис, от которого с некоторых пор у меня больше не было тайн. – Особенно мысль о том, что с каждым новым камнем скверна тоже неуклонно растет.

– Это не страшно. Когда камни закончатся, она тоже должна прекратить свой рост.

– Да? А что с Вилли будет потом?

Они одновременно обернулись в мою сторону. Но что я мог на это сказать? Поживем – увидим. Ну, а пока нам было чем заняться, поэтому разговоры о будущем виделись мне несколько преждевременными.

Глава 12

После долгих споров экспериментировать с проклятыми камнями в подвале мы все же не стали. Но поскольку возвращение памяти Мору я считал первоочередной задачей, то с наступлением темноты отвел его туда, где его сила даже при самом неблагоприятном исходе никому не навредит.

Это была пещера из моих воспоминаний. По сути, то самое место, где я (насколько помнил, конечно) отыскал проклятый камень в первый раз.

Собственно, интересовала она меня не только как хорошо защищенное место, где совершенно точно не было разумных, но еще и по той причине, что, если я правильно запомнил, помимо скелетов, которые лежали тут столетиями, на полу осталась хотя бы одна вещица, которую было бы не стыдно показать Леману.

– Что это за место? – осведомился Мор, когда мы переместились и я с хрустом наступил на человеческий череп. – Откуда кости? Тут что, была война?

Я огляделся.

– Помню только то, что случилось после того, как я начал возвращать себе разум, поэтому точно сказать не могу. Где это находится, тоже не проверял. Знаю только, что я тут когда-то был. И что вокруг раскинута целая сеть естественных подземных переходов, один из которых однажды привел меня на поверхность.

Мор поднялся повыше, но в пещере и впрямь не осталось никого живого. Только кости. Много, очень много костей, которые устилали пол где по щиколотку, а где и по колено.

Когда я попал сюда в первый раз, то, разумеется, ни к чему не присматривался. Вернее, я тогда даже не понимал, что происходит, и был ведом одними инстинктами. Поэтому память зафиксировала только само место, где находились источающий яркий свет камень и одетый в полуистлевшие тряпки скелет, на котором висело старинное ожерелье.

На него-то я и наткнулся, как только портал погас, а мой взгляд зашарил по округе. Значит, место то самое, и именно здесь во мне проклюнулись первые проблески разума.

Присев на корточки, я стащил с шеи неизвестного пыльное украшение и повертел в руках.

Работа действительно старая, за годы забвения золото успело потускнеть и покрыться толстой коркой плотной, прямо-таки закаменевшей пыли, которая хрустела под пальцами, как засохшая глина. Однако плетение выглядело изящным, золотые пластины, которые его составляли, оказались ровными и абсолютно одинаковыми по размеру, а вставленный в одну из них крупный фиолетовый камень обладал поразительно сложной огранкой и редкой чистотой. И лишь одна-единственная точка на обратной стороне его портила. Крохотная, едва заметная, но с ней он выглядел уже не столь совершенным.

Аметист…

Сейчас я знал, как он называется. А еще, как и Мору, за последние месяцы мне тоже удалось кое-что вспомнить, поэтому я совершенно точно знал и другое – когда-то такие камни любила носить моя мать.

– Необычная вещица, – заметил призрак, покрутившись рядом. – Магии в ней нет, сделана довольно качественно. Если бы не притаившееся в камне проклятие, это был бы один из самых дорогих товаров на черном рынке Дамана.

Я молча провел рукой над ожерельем и, вобрав в ладонь прыснувшую из него струйку черного дыма, убрал в карман. А взамен покопался под рубахой, выудил из груди сразу три камня и, очистив их тем же незамысловатым способом, протянул тени.

Та на мгновение заколебалась.

– С каждым разом у тебя получается все лучше…

Конечно. Когда мы уходили из города, я продолжал изучать свои возможности, поэтому проклятие, хоть и не сразу, все же удалось приручить. С каждым днем оно слушалось меня все лучше. Подчинялось все охотнее. Вот и сейчас, когда Мор, не дождавшись ответа, все-таки прикоснулся к камням и забрал то, что ему принадлежало, я развернул ладонь и выронил их на пол. Просто потому, что больше в них не нуждался.

Мор же, приняв сразу три частицы собственной души, на какое-то время оцепенел.

Я никогда не расспрашивал, что он видел или ощущал в такие минуты. Иногда он рассказывал об этом, чаще нет. Но в этом я его как раз хорошо понимал – мои собственные воспоминания редко когда бывали приятными. Разве что последнее, с аметистами, но это, скорее, исключение из правил.

Мама…

Ее лицо я детально вспомнил лишь несколько недель назад и с тех пор иногда воскрешал в памяти, пытаясь понять, что для меня теперь значит этот образ.

Когда-то ее звали Элеонора. У нее были почти такие же голубые глаза и светлые локоны, как у меня, поэтому аметисты, которые частенько поблескивали в ее волосах, удачно их оттеняли. Еще она казалась мне довольно строгой женщиной, немного холодной и даже, наверное, надменной. Из-за этого ее лицо нередко выглядело отстраненным, однако при виде меня на нем неизменно появлялась теплая улыбка.

Насчет того, красива она или нет, сказать не могу – понятие красоты для меня по-прежнему оставалось непостижимым. Но для тогдашнего Вилли она была самой лучшей. Единственной на свете. Родной. И даже сейчас ее облик, хоть и не будил во мне особых эмоций, оставлял скорее положительное впечатление, нежели раздражающее или негативное.

Еще я помнил, что у нас был большой дом, просторный двор, воистину огромный сад и несколько фонтанов, к которым я