Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Третий этаж… — услыхал он слова Аристова. — Нам нужен третий этаж…
Именно там, в коридоре, они впервые услыхали паническое:
— Товарищ Ульянов пропали! И Эйхе с ним!..
Глава IV.5
Весть покатилась, словно валун с горы. Кто-то попытался кричать, мол, не разводите панику, кто-то — да откуда вы это взяли; но люди в переходах и на лестницах Смольного замирали, вытягивали шеи, крутили головами; Две Мишени с тройкой кадет и Ириной Ивановной поднимались всё выше.
Профессор Онуфриев говорил — где там что было в точности, никто уже не скажет. Придётся ориентироваться на месте. Но что нужно на третий этаж — это так.
Наверное, только в эту ночь у них могло всё получиться. Вчера тут ещё не успели собраться все, кто должен был собраться. Назавтра охрана Смольного будет существенно усилена, на каждом углу, на каждой лестничной площадке и в каждом коридоре станут требовать «мандаты», но сегодня…
Сегодня тут царит хаос революции.
Все двери настежь, беспрерывно звонят телефоны — городская станция в руках верных ВРК войск, линии связи Зимнего уже отключены; не составляет труда понять, где именно «на третьем этаже» находится сейчас мозговой центр восстания.
Возгласы о «пропавшем товарище Ульянове» катились по зданию. Кто-то срывался с места, грохоча сапогами, бежал куда-то; кто-то уже распоряжался «послать самокатчиков»; но та самая «небольшая угловая комната», где «непрерывно заседал комитет» была уже совсем рядом.
Однако именно на подступах к ней дорогу преградили трое «братишек», балтийских матросов в бескозырках без лент.
— Куда?! И чего с мальцами?!
— Имеем важные сведения для Военно-революционного комитета, — отчеканил Две Мишени. — Генерального штаба подполковник Аристов, явились служить трудовому народу!
— Какие ещё сведения? — балтийцы перегораживали им путь. Позади уже начал скапливаться народ, раздались нетерпеливые выкрики.
— Что у вас там? — из дверей высунулась фигура в круглых очках, с острой бородкой клинышком. Голос властный, привыкший отдавать команды.
— Подозрительных задерживаем, товарищ Троцкий!
— А подозрительных расстрелять, да и вся недолга, — нервно засмеялся Лев Давидович.
Он, конечно, шутил. Это все понимали; но один из матросов резко сдёрнул винтовку с плеча:
— Генерального штаба полковник, говоришь?.. А ну, иди сюда, щас проверим, какой такой ты полковник…
— Подполковник, — холодно поправил Две Мишени. Коротко взглянул на Ирину Ивановну, и она столь же коротко кивнула.
— Падайте! — выкрикнула она в следующий миг, выхватывая плоский дамский браунинг.
Другой браунинг, куда внушительнее, оказался в руке Константина Сергеевича.
Выстрелы загремели часто-часто, а кадеты, все трое, дружно, как учили, плюхнулись на пол.
Позади завизжали, завопили, завыли, но Ирина Ивановна уже развернулась, прикрывая Аристову спину и маленький пистолет в её руки бил без промаха — по тем, кто попытался схватиться за оружие.
Федя Солонов, упав было ничком, тут же вскочил на четвереньки, выстрелы гремели над самым ухом и падали, отскакивая от пола, стреляные гильзы.
Товарищ Троцкий, он же Лейба Давидович Бронштейн, сын богатых арендаторов, на миг застыл в дверном проёме. Острые глазки за стеклами очков вдруг расширились, рука дёрнулась к карману брюк (знаменитого френча он тогда ещё не носил), но Константин Сергеевич Аристов оказался куда быстрее.
Пуля браунинга калибром 7,65 миллиметра разнесла круглую стеклянную линзу очков, вошла в глаз и поразила мозг. Вторая пробила лобную кость черепа, но этот выстрел был уже не нужен — падающий на пол человек был мёртв.
Лев Троцкий, «демон революции», номер два в списке профессора Онуфриева — лежал на затоптанном грязном полу некогда блиставшего чистотой Смольного института благородных девиц, мёртвый, как камень.
Но тут кто-то уже разобрался, что к чему, и первая ответная пуля ударила в стену — мимо, человек явно в запале.
— Вперёд! — гаркнул Две Мишени, стремительно меняя обойму.
…Военно-революционный комитет не успел разойтись по районам Петрограда, координируя рабочие и солдатские отряды. Все они были здесь — Антонов-Овсеенко и Подвойский, Садовский и Фомин, Евсеев и Скрипник, Аванесов и Голощёкин, Молотов и ещё несколько человек.
Кто-то из них лихорадочно пытался вытащить застрявший в кармане револьвер. Кто-то, видимо, безоружный, метнулся зачем-то к окнам, но прыгать не решился, высоко, третий этаж.
Самый смелый и ловкий выхватил-таки оружие, Две Мишени, не дрогнув, всадил тому пулю в лоб. Нажал кнопку, выпала пустая обойма; одним движением Аристов перезарядил браунинг, пока Ирина Ивановна держала всех остальных на мушке.
— Дверь, Федор, Петя! — рыкнул подполковник.
Дверь они успели захлопнуть и подпереть столом, и она тотчас треснула, насквозь пробитая винтовочной пулей.
— Номер три, Антонов-Овсеенко, — громко сказал Аристов и выстрелил.
И почти сразу выстрелила Ирина Ивановна.
Человек в поношенном костюме с несвежим воротничком опрокинулся, с грохотом повалив стул, из разжавшихся пальцев выпал револьвер.
— Мы сдаемся! — крикнул кто-то; а другой кто-то, рыча, прыгнул прямо на Ирину Ивановну. Пуля встретила его в воздухе, тело тяжело ударилось об пол.
— Где-то тут должны быть патроны, — хладнокровно бросила госпожа Шульц.
— Пощады! — сразу двое вскинули руки вверх. — Сдаемся, пощады, сдаемся!
И сразу же…
— Хрен тебе! — могучего сложения мужчина замахнулся стулом, пули ударили его в плечо и грудь, затем в голову и он упал на колени.
Две Мишени хладнокровно перезарядил браунинг и продолжал стрелять.
— Номер четыре… Крыленко.
— Номер пять… Молотов.
— Да мы же сдались!.. — истерично взвизгнул кто-то, вжавшийся в угол.
Аристов молча выстрелил. Голова взвизгнувшего дернулась, тупо ударилась о стену, штукатурка сделалась алой.
Входная дверь меж тем трещала вовсю, в неё стреляли и били прикладами, но Смольный институт ладили на совесть.
Военно-революционного комитета Петроградского совета больше не существовало.
Оставалось только одно — как-то отсюда выбраться…
— Патроны, — очень спокойно проговорил Две Мишени. — Где-то тут у них точно должны быть патроны…
Интерлюдия 1.1
Ленинград, лето 1972 года, Комарово, Академический посёлок
Юлька Маслакова была абсолютно и совершенно счастлива. Наверное, это было неправильно — ведь мама уехала, уехала надолго, и она, Юлька, должна скучать и страдать, но она совсем не скучала. Уж слишком интересно, невероятно интересно было всё, что с ней происходило.
С того самого момента, как она безошибочно указала на место, где стояла исчезнувшая «машина времени» (на самом деле, конечно, никакая не «машина» и уж тем более не «времени»), профессор Николай Михайлович Онуфриев не оставлял Юльку в покое. На бесшумно скользящей по дороге «волге» (Юлька никогда не ездила на подобных машинах, на такси у них с мамой попросту не бывало денег) профессор возил Юльку на работу в институт, сажал в