что от неё веет чем-то сладким в силу рода деятельности, ведь она возилась с выпечкой днями напролет. Но потом, когда всё чаще и чаще стал ловить те же оттенки в нейтральной обстановке, понял, что это нечто индивидуальное. Даже не духи. Какой-то яркий элемент из детства, когда вместо нынешних конфет мы поглощали сахарные леденцы в виде красочных петушков… Как наваждение… Втягиваю легкое благоухание, отчего веки смежит. Забываюсь, и в следующее мгновение слышу испуганное:

– Что ты делаешь?

Да если б сам знал! Я пьян и теряю тормоза.

Распахиваю глаза и ловлю ужас во взгляде девушки. Совершенно не к месту понижаю голос и спрашиваю:

– Я тебе невыносим, да? Противен, омерзителен? Ты никогда не сможешь забыть…

– Отпусти, пожалуйста… – надрывно, с мольбой.

– Когда ты поймешь, что я больше не причиню тебе боли? – продолжаю, словно не слыша.

– Отпусти… – вырывается.

И я отпускаю. Разжимаю пальцы, давая ей свободу. Но следом абсолютно неожиданно вскидываю руку и прохожусь ладонью по её щеке, балдея от прикосновения к коже, отчего Алина отшатывается, тяжело дыша.

– Сколько же ты из-за меня пережила…

Отворачиваюсь, не в силах видеть эти её закономерные эмоции. Я вызываю у девушки только негатив. Понимаю. Но всё равно паршиво до горечи на языке.

Она тут же бросается к двери, слышу, как дергает. Возится. Поднимаю голову и в зеркало наблюдаю безуспешные попытки выбраться. Сломанный замок заклинило. Подхожу к ней бесшумно, берусь за ручку и с силой тяну на себя. Алину откидывает назад по инерции, и спиной она упирается мне в грудь.

И меня так торкает, что я замираю. Перестаю дышать.

Девушка тут же убегает через возникший проём, а я продолжаю пялиться в опустевшее пространство, ошарашенный своей реакцией. Какого…что за на хрен…

Ровно до того мгновения, когда слышу истошный женский крик, повторяющий имя моей дочери…

Глава 19

Руки до сих пор трясутся, но я продолжаю невесомыми движениями проходиться по волосам малышки. Страх сидит в горле каменной глыбой, и я так испугалась, что ни говорить, ни плакать не могу. Первый приступ аллергии был намного легче, и я справилась своими силами дома, а потом уже обратилась к педиатру, но на этот раз пошел отек полости рта и гортани, от которых Мия практически задыхалась. Я отсутствовала от силы минут пять, не подумав о том, что среди сладостей может быть что-то с орехами…

– Алин? – в комнату входит Яна. – Возьми, тебе тоже надо успокоиться.

Оборачиваюсь к ней и принимаю воду, по вкусу которой становится ясно – размешена с какими-то каплями. Слегка морщусь, но допиваю до конца.

– Ян, огромное спасибо, – шепчу, взяв ее за ладонь, – спасибо тебе…

– Пожалуйста, – ободряюще похлопывает своей свободной рукой по образовавшейся конструкции между нами. – Всё в порядке. Всё позади. Не накручивай себя, ты не могла знать, что в этом печенье есть аллерген. Приляг рядом и тоже постарайся поспать. На тебе лица нет. Даже в полумраке вижу, какая ты бледная.

Киваю на автомате и слежу, как она покидает спальню.

Да уж.

Как не накручивать себя, если это полностью моя вина? Если бы я не впечатлилась словами и демонстративным отношением нескольких присутствующих девушек и не пошла бы в ванную, чтобы успокоиться, мой ребенок сейчас не лежал бы обессиленным передо мной.

Слава Богу, Яна сработала оперативно, а в аптечке нашлось все нужное. Она ввела антигистаминный препарат и даже сделала очистительную клизму. Мия вела себя тихо, но ее кашель и хрипы раздирали меня на части. Я беспомощно наблюдала за этими манипуляциями, стоя в стороне, и просто держала ее за ручку. А потом дочь попросилась к папе и прижалась к нему с таким отчаянием, пока он нес ее в комнату, что сердце обливалось кровью. Испугалась маленькая.

– Эй, ты чего не ложишься? – вздрагиваю, услышав его голос.

Дмитрий вошел бесшумно и теперь устроился напротив меня, сев у подножия кровати с противоположный стороны, будто зеркаля мое собственное положение. Подбородком я упиралась в постель, продолжая гладить Мию. А он взял ее ладошку и поднес к губам, одаривая мелкими легкими поцелуями.

Не понимаю, как это все может умещаться в одном человеке? Он прекрасный, действительно ласковый и любящий отец. При этом – тот же насильник, потерявший голову из-за мести, а также мужчина, беззастенчиво изменяющий своей жене. Местами грубый, наглый, напористый. Друзья его ценят и уважают, их жены – тоже. Некоторые…даже чересчур страстно. Такое ощущение, что я среди здесь находящихся единственная, кто видел от него что-то плохое.

– Аль? – зовет шепотом.

Я и забыла, что не ответила.

– Не хочу спать, мне и так удобно.

– Ты успокоилась? Мне казалось, грохнешься в обморок.

Стрельнула в него глазами, мол, не надо преувеличивать, и снова обратила взор на личико Мии, которая безмятежно сопела.

– Не беспокойся за нее, я же здесь, иди вниз. Веселье в самом разгаре, у вас праздник. Яна одна с гостями.

– Да, сейчас пойду… – снова целует детскую ладошку. – Ты не скажешь, да, почему плакала там?

Сжимаюсь от этого требовательного тона. Лишь упоминание о том, что произошло между нами меньше пары часов назад, вызывает волну тревожности. Какой же странный, сложный и…опасный для меня мужчина. Какая ему разница, почему?

– Тебе показалось, – гну свою линию, – я не плакала, глаза покраснели, потому что до этого я их потерла. Я уже говорила.

Успеваю заметить, как мрачно он оскалился, на какое-то время задержавшись на моем лице пронизывающим сканирующим взглядом. Отвернулась. Я не видела, но чувствовала – кожу покалывало болезненными импульсами.

– Да, ты никогда не будешь мне доверять, – резюмирует со вздохом и встает.

В его голосе слышится какое-то сожаление, сокрушение, отчаяние. Или же у меня богатая фантазия. Но это задевает чувствительные струны моей души. Эмпатия, будь она неладна! И я возражаю с опозданием, когда мужчина уже исчезает из поля зрения, находясь за моей спиной у двери:

– Если бы не доверяла, ты никогда бы не подошел к ребенку.

На какое-то время воцаряется тишина.

– Я подошел к ребенку, а не к его матери. Это разные вещи. Отдыхай.

Дрожь проносится по телу от этой очевидной правды. Как умело Дмитрий разграничил реальность. Я знаю, что он пытается наладить общение, хочет как-то сблизиться. Может, даже стремится меня понять. Но это ни к чему, не хочу. И так корю себя за то, что дала слабину летом, когда мы были у его родителей первый раз. Меня не должны были трогать его реплики, гнев и желание окунуться в прошлое.