— Тебя ищу, — ответила я почти чистуюправду, — ты не думай, я по делу…

Он почему-то слегка покраснел, потом оглянулся на работяг исказал им совсем не таким голосом, как раньше:

— Ну вы тут.., это.., разберитесь! — И, несдержавшись, добавил:

— Сидоров… Чтоб у меня без кувалды!

— Андреич! — истово воскликнул Сидоров, ударивсебя в грудь. — Обижаешь! Да чтоб я… Да ни в жисть! Что же мы — непонимаем? — И снова углубился в нехитрый трудовой процесс.

Мы с Никитой вышли в коридор, и он двинулся по нему, удивленнооглядываясь на меня и собираясь с духом, чтобы снова задать волновавший еговопрос.

— Не мучайся, — усмехнулась я, — я вообще-тотолько недавно узнала, что ты здесь работаешь, и решила соединить приятное сполезным. А так мне все равно нужно было на этот комбинат ехать. Я вообще-тожурналист, корреспондент «Невского вестника». У тебя тут кабинет есть, или таквесь день и бегаешь по цехам?

— Бегаю… — протянул Никита извиняющимся голосом. —Но кабинет, конечно, есть, мы сейчас туда идем.

Мы свернули в боковой коридор, поднялись по металлическойлесенке, похожей на корабельный трап и подошли к двери с табличкой «Н. А.Козодоев, заместитель директора».

Никита распахнул дверь. За маленьким столиком сиделаневысокая полная женщина средних лет в очках и вязала носок. При виденачальника она поспешно спрятала вязание в ящик стола и уставилась на Никитупреданным взором. Он махнул ей рукой, пробурчал что-то невразумительное ипрошел в следующую дверь, которая вела в сам его кабинет.

Кабинет был маленький и неуютный, видно было, что хозяинпосещал его редко.

Никита пододвинул мне стул, сам уселся за стол, потомподскочил и спросил:

— Тебе, может быть, кофе?

— Нет-нет, — замахала я руками, подумав, что егосекретарше снова придется оторваться от вязания, а также о том, какую бурдуможет сварить эта грымза. Судя по обстановке в кабинете, она совершенно неследит за своим начальником Никитой. Вон, пыль на подоконнике, и вода в графинеаж позеленела. Да и занавески некрасиво провисли, и никому нет до этого дела.Нет, из рук этой женщины я не хочу принимать ничего, даже кофе.

— Ну рассказывай. — Никита откинулся на спинкустула и посмотрел на меня с любопытством, чуть склонив голову набок.

Мне показалось, что время пошло вспять, и я снова —влюбленная девятиклассница. Снова сердце забилось неровно, захотелось опуститьглаза в пол и дурацки захихикать.

Однако с девятого класса я все-таки немножко поумнела и нестала с ходу выкладывать Никите лишнее. Я рассказала ему, что занимаюсь попоручению газеты расследованием махинаций с недвижимостью и что по ходу делаузнала про интерес, который проявляют по отношению к Новоапраксинскомухимкомбинату, и решила приехать сюда и поглядеть собственными глазами, какойинтерес может представлять это предприятие для богатых и влиятельных людей?

Этим осторожным вопросом закончила я свою тираду, невольнооглядевшись по сторонам и вспомнив раздолбанную дорогу, полупустые коридоры иСидорова с его кувалдой.

Видимо, у Никиты накипело, я задела его за живое, и онзаговорил горячо и взволнованно:

— Наш директор.., не тем будь помянут, уже два годаназад должен был выйти на пенсию, и там ему самое место, но у него с прежнихвремен везде, где только можно, остались связи и большая мохнатая лапа вМоскве, в министерстве. Поэтому он сидит в своем кресле насмерть, как двадцатьвосемь панфиловцев под Москвой, и никому свои позиции сдавать не собирается. Акомбинат он губит!

Он упорно и целенаправленно ведет его к банкротству!

Никита вскочил с места и забегал по кабинету. Я с трудомскрыла улыбку — такой он был забавный.

— Два года назад уехал встречать Новый год на Канарскиеострова, не оставив распоряжений по уплате налогов. Я сунулся в бухгалтерию,срочно нужно проплатить большую сумму, а главбух без санкции и без подписидиректора отказывается. Она тоже в пенсионном возрасте и только на дружбе сМарленом Касьяновичем и держится, поэтому без его приказа и пальцем нешевельнет. Это директора нашего так зовут — Марлен Касьянович, — пояснилНикита и продолжил:

— В результате у нас появилась недоимка по налогам, нанее набежали пени и штрафы, и все это растет как снежный ком!

Никита оглянулся на меня, требуя сочувствия, но его речи непроизвели на меня сильного впечатления. Потому что я не очень-то понимала, что такоенедоимки, пени и штрафы. То есть слова-то известные, но вот как их применитьконкретно…

— Наш комбинат, — продолжал Никита, —закрытое акционерное общество, и этому обществу принадлежат несколько зданий вПетербурге. Можно было вовремя продать какое-нибудь из этих зданий,расплатиться с бюджетом и сохранить все остальное Вместо этого Марленпомаленьку распродал все имущество за гроши, все вырученные деньги распределилмежду главными акционерами, а налоговые долги продолжают расти, и все идет ктому, что комбинат объявят банкротом и выставят на продажу.

— Но если ваш комбинат — акционерное общество, то выможете переизбрать директора? — вклинилась я в горячий Никитин монолог,потому что мне надоело слушать про бюджет, налоги и акционеров.

— Как бы не так! — заорал Никита. — Марлен сосвоими приближенными набирает пятьдесят один процент акций, контрольный пакет,а это значит, что он может провести на собрании такое решение, какое хочет. Ахочет он одного чтобы его оставили в покое, чтобы он понемногу распродавалимущество комбината. Причем продает все за гроши, лишь бы что-то каждый разоседало в его личном кармане.

Внезапно я тоже ощутила, что хочу одного посидеть с Никитойгде-нибудь в уютном живописном месте и поболтать о прошлом.

А слушать про директора Марлена Касьяновича мне уже порядкомнадоело. Я вытащила сигареты и огляделась в поисках пепельницы. Ее не было.Никита, поймав мой взгляд, высыпал карандаши и скрепки и придвинул мне пустойпластмассовый стаканчик. Несмотря на то, что я призывно помахала перед нимзажигалкой, прикурить мне рыцарь с химкомбината не дал, пришлось обслужить себясамой.

— Если бы ты видела, какую он себе отгрохал дачу —продолжал Никита развивать наболевшую тему про директора.

Я оживилась: про дачу стало гораздо интереснее.

— Это не коттедж, это дворец! Честное слово, ПетрПервый жил в гораздо худших условиях!

— Ну уж, — усмехнулась я, — а как насчетЕкатерины Второй?

— Ты думаешь, я преувеличиваю? — Никита такразгорячился, что даже не заметил моего сарказма — Во всяком случае, летнийдворец Петра Первого, тот, который в Летнем саду, — меньше, чеммарленовский особняк!

Взъерошенный, он совсем не похож был на комиссара Каттани.Насколько я помнила Никиту, завидовать чужим особнякам было не его амплуа. Японяла, что тут все гораздо серьезнее.