— Я не знаю. Скажем, в рекламных целях.

— Слушай, Лиззи. По-моему, ты собиралась заставить Алистера жениться на тебе.

— Да, — надувшись, отвечает она и смотрит в окно. — Джеймс точно женится? — продолжает она.

Я утвердительно киваю.

— Боюсь, что абсолютно точно. Она красивая и исключительно приятная в общении, — уверенно добавляю я. — А почему тебя это интересует?

— Да ты что, Холли! — говорит она, широко раскрыв глаза, настолько очевидным ей кажется ответ.

— А что?

Она чуть ли не задыхается от переполняющих ее эмоций:

— Он. Не-ве-ро-ят-но. Прекрасен.

Я пожимаю плечами. То есть я знаю, что он хорош собой. Высокий. Широкоплечий.

— Девчонки с моей работы сходят по нему с ума.

— Ну, они бы перестали считать его таким уж великолепным, если бы увидели, каким он был, когда я начинала с ним работать, — говорю я.

Меня отбрасывает в сторону, когда Лиззи едва успевает объехать ребенка на роликах.

— Он не может быть плохим! Судя по «Дневнику», Джеймс очень беспокоился за твой глаз!

— Было бы здорово, если бы это была правда! Но он абсолютно не такой! — с негодованием говорю я, желая сменить тему. Этот разговор мне определенно неприятен. — Я все уладила с Беном.

— Отлично.

— Надеюсь, он поверил мне.

— Я в этом уверена. Если хочешь, позвоню ему и скажу, что это мои журналы.

— Не стоит. Но все равно спасибо. Он может подумать, что я заставила тебя позвонить. Чем меньше мы будем об этом говорить, тем лучше. Уверена, что все будет хорошо. Но ты все-таки забери свои журналы, ладно?

Лиззи кривится:

— Алистер может увидеть их и подумать то же самое, что Бен.

— Лиззи, — говорю я с укором в голосе.

Если бы она не принесла эти чертовы журналы ко мне домой, не было бы и истории с Беном.

— О'кей, — надувшись, отвечает она.

Мы бродим по магазину, складывая в корзину продукты. Спорим, брать ли запеченные бобы без сахара. Вдруг голос позади нас произносит:

— Привет!

Держа в руке по консервной банке, мы с Лиззи переглядываемся. Это Тереза. Ох, только ее здесь не хватало. Непроизвольно крепко сжимаю рукой банку, то же самое делает и Лиззи. Мы поворачиваемся с дежурными улыбками.

— Привет, Тереза. Как дела?

— Хорошо. Господи, как я рада вас видеть. Обычно вас можно встретить только в клубах или других подобных местах. Что вы здесь делаете?

Она звонко смеется. Эти слова, сами по себе абсолютно безобидные, неприятно слышать из уст Терезы. Как будто она имела в виду, что мы проститутки, у которых вдобавок проблемы с алкоголем. Я с трудом удерживаюсь от того, чтобы ударить ее по голове банкой запеченных бобов.

— Мы делаем то же самое, что и ты, Тереза. Ведь здесь нет религиозных собраний? — нагло спрашивает Лиззи.

— Я только что с такого собрания.

Она самодовольно улыбается, не обращая внимания на сарказм.

— Ты читаешь «Дневник» Холли?

— Нет, я не читаю газеты. Они полны непристойностей. — Сейчас я точно ее ударю.

— Но я знаю Флер. По-моему, она невеста офицера, к которому ты прикреплена, Холли.

Мы когда-нибудь избавимся от этой девицы? Хоть когда-нибудь? Почему нам не встретились в супермаркете более приятные люди? Сестры Беверли, например? И откуда, черт возьми, она знает Флер?

— Откуда ты знаешь Флер? — удивленно спрашиваю я.

— Мой религиозный кружок сотрудничал с Домом милосердия, в котором она работает. Очень милая девушка. Добрая и приятная.

А мы кто, дочери-двойняшки Чингизхана?

— Мы разговаривали на днях, и она сказала, что ее жених работает с репортером. Разумеется, я поняла, что речь идет о тебе, Холли, хоть и не читала твоего «Дневника».

По-моему, она уже говорила об этом.

— С радостью бы еще поболтали с тобой Тереза, но нам нужно идти, — говорю я.

Мы все сдержанно улыбаемся. Тереза уже собирается уходить, но вдруг в нерешительности останавливается.

— Холли, я хотела сказать, что твой Бен очень милый. — На миг на ее лице появляется самодовольная гримаса. Но она тут же берет себя в руки. — Ну, пока, — добавляет Тереза и уходит.

— Господи! — раздраженно говорю я, когда мы идем к машине. — Откуда в ней эта лживая добродетель? Ей, наверное, доставило огромное удовольствие в конце разговора упомянуть о Бене, как думаешь?

— Не позволяй раздражению взять над тобой верх. Ей просто взбрело в голову, что каждый человек нуждается в спасении. А насчет Бена, она, по всей видимости, решила тебя позлить, ведь у вас с ним хорошие отношения.

Выпив бутылку вина, слопав полпирога с заварным кремом, два французских пирожных и немного фруктового мороженого, мы начинаем обсуждать Терезу. Затем Лиззи уходит, сославшись на ранний подъем завтра утром.

Я остаюсь одна и начинаю бродить по квартире, чувствуя себя до странности беспокойно. То и дело беру какие-то вещи, потом кладу их на место. Без всякой надобности взбиваю диванные подушки. Затем вытираю мебель на кухне и иду звонить Бену.

— Привет, это я.

— Привет!

— Я просто звоню узнать, как у тебя дела.

— У меня все хорошо. Хочешь, чтобы я приехал?

— Да, пожалуй…

И вот Бен уже спит, а я лежу рядом. Голова полна мыслей о Флер и Джеймсе. Чтобы как-то отвлечь себя, я начинаю думать об ограблениях. Кто же проник в дом мистера Уильямса? А если бы он видел этого человека, то смог бы его опознать?

Это мой первый визит на телестудию, поэтому должна признаться, что мне немного страшно. Крашеная блондинка за стойкой администратора приветствует меня. Я должна дождаться кого-то, кто будет брать у меня интервью. Терпеливо сижу и рассматриваю фотографии работающих здесь звезд. Некоторых я узнаю, но большинство — нет. Да это и не удивительно, ведь я не поклонница местного телевидения. Никогда раньше не была в подобном заведении, если не считать того случая, когда еще в школе на Пасху моему классу дали возможность выступить в теленовостях. Мы собрались создать Пасхальный сад. Я была единственным ребенком, у которого дома не было никаких растений. Всем велели принести какой-нибудь цветок, и моя мама выкопала для меня, как ей показалось, ландыш. При этом она напевала, какой замечательный цветок она нашла и как прекрасно он пахнет. К сожалению, то, что она выкопала, оказалось диким чесноком. Вонь, исходившая от него, заставила всех убежать из класса, и мне было запрещено принимать участие в создании сада. Бригада, снимавшая наш двухминутный репортаж, подумала, что было бы забавно показать в конце сюжета меня с диким чесноком в обнимку. Но это не было смешно одиннадцатилетней девочке, которая всю следующую неделю провела в слезах, и прошло целых две четверти, прежде чем я смогла избавиться от прозвища «Холли — великая победительница вампиров».