лагеря евреях, разви­вать какую-нибудь просветительную работу, — все это бы­ло не по силам Комитету, даже если бы в нем обнаружились смельчаки, которые бы решились делать такие попытки. Но даже вопрос о борьбе с антисемитизмом не мог получить в Комитете никакого движения.

Наиболее интересным моментом в жизни Комитета была посылка делегации в Америку (отчасти в Европу) в составе Михоэлса и Фефера. Задачей делегации было при­влечь к Советскому Союзу симпатии в странах демократии и, в частности, убедить евреев этих стран в правильности еврейской политики Сталина. Делегации этой удалось вне­сти немалую деморализацию в еврейскую среду в Западном мире: на одной платформе с Михоэлсом и Фефером и в под­держку их согласились выступать, кроме коммунистов и попутчиков, видные представители американского сиониз­ма, которые закрыли глаза на то, что тысячи сионистов в России продолжали сидеть в тюрьмах и лагерях Советской России. Жертвой иллюзии, что после войны станет евреям лучше, оказались и представители Джойнта. Возможно, что Михоэлсу и Феферу удалось собрать кой-какие деньги, но в общем политический и общественный результат их по­ездки оказался весьма незначительным.

Неудивительно, что по возвращении в Россию делега­ты Еврейского Антифашистского Комитета жаловались в своих докладах на «продажных лакеев из реакционных тред-юнионов» и на «черных воронов из «Форвертса» и «Социалистического Вестника», помешавших их миссии. Шахно Эпштейн в пленуме Комитета затратил много пыла на обличение «врагов народа», — «предателей, которые войдут в историю, как таковые, и их имена будут ненавист­ны навеки». Эту директиву, вызванную желанием оправдать провал делегации, поддержал Бергельсон. Другие члены Комитета только поддакивали, но предпочли уклониться от обсуждения причин неудачи контакта с еврейской Аме­рикой...

Антисемитизм в деятельности Сталина стал особенно выявляться, когда, упоенный победой над Гитлером, он со­вершенно перестал считаться с общественным мнением Америки и Европы. Со всей откровенностью он начал про­водить «чистку» от евреев в партии, в государственном аппарате, в литературе. В конце 1948 года был закрыт Ев­рейский антифашистский комитет с газетой «Эйнигкайт», типографией и книжным складом, были ликвидированы по­следние еврейские школы, арестованы и затем расстреляны национально-настроенные еврейские коммунисты, а затем и еврейские писатели и культурные деятели. Все это оказа­лось прологом к большой антисемитской акции, которая стала широко развиваться в начале 50-х годов, достигнув своего зенита в год смерти Сталина. На этом последнем этапе сталинского антисемитизма следует остановиться подробнее.

6

Вслед за ликвидацией Еврейского антифашистского ко­митета и массовыми арестами национально-настроенных элементов среди еврейских коммунистов (по спискам, со­ставленным заграницей, в конце 1948 года было аресто­вано свыше 400 представителей еврейской советской ин­теллигенции), волна антисемитизма со стихийной силой пронеслась по всей официальной советской печати. В 1949­50 годах не было почти ни одного дня, когда бы в «Изве­стиях» или «Правде» не разоблачались прегрешения евреев-чиновников с усиленным подчеркиванием их еврейских имен, отчеств и фамилий. Эта повседневная травля носила ха­рактер подготовки к антисемитской кампании более ши­рокого масштаба, которая, действительно, не заставила се­бя долго ждать.

Началась она выступлением газеты «Культура и Жизнь», издаваемой отделом печати при ЦК партии (30 января 1949 г.). Затем продолжалась «Литературной Га­зетой», «Правдой», «Известиями», «Советским Искусст­вом», «Комсомольской Правдой», «Трудом» и «Вечерней Москвой», и, наконец, перенеслась на страницы журналов «Коммунист», «Новый Мир» и «Звезда». Как по команде, был провозглашен лозунг «борьбы с космополитами». Зада­чей этой кампании было вытеснение представителей еврей­ской интеллигенции из всех пор советской жизни: «космо­политами», против которых была направлена атака, были исключительно евреи. Не было такой области, в которой бы не обнаружили «космополитов»: в театре и театральной критике, среди беллетристов и в литературной критике, среди художников и музыкантов, деятелей кинематографии и архитекторов, историков и публицистов, экономистов и педагогов. Притом все они были лояльными советскими людьми, которые ни в чем антисоветском заподозрены не были и благополучно пережили полосу великих чисток Яго­ды и Ежова. Некоторые были людьми с большим стажем и влиянием, порой с крупным именем в своей области. Мно­гие были максимально ассимилированы, воспринимали рус­скую культуру, как свою собственную, и по большей части не владели еврейским языком. Единственной виной, которая за ними числилась, был «космополитизм», т. е. в действи­тельности — еврейское происхождение.

Доносчики с злорадным торжеством раскрывали псев­донимы. Оказалось, что Е. Холодов на самом деле Мееро­вич, Яковлев — Хольцман, Мельников — Мильман, Ясный — Финкельштейн, Викторов — Злочевский, Светов — Шейдман. «Литературная газета», которая усиленно занималась этим разоблачением, установила, что Бурлаченко на самом деле — Бердичевский, Жданов — Лифшиц, Ган — Каган, Мартич — Финкельштейн, Стебу — Кацнельсон, Санов — Смульсон и т. д.

Всех этих разоблаченных «космополитов» отовсюду из­гнали, лишили привычной работы, а в некоторых случаях арестовывали и ссылали в концлагери. Знаменитый режис­сер А. Я. Таиров только потому избег этой участи, что за­болел и умер. Но еще при жизни у него забрали созданный им Камерный театр, предварительно объявив его «эсте­том, декадентом» и по случаю его еврейского происхожде­ния (его настоящая фамилия — Корнблит) — также и кос­мополитом. Самое название «Камерный театр» было унич­тожено, и первой пьесой в заменившем его новом театре была поставлена халтура о деятельности Сталина в начале века в Батуме.

Разоблаченных «космополитов» обвиняли в «низкопо­клонничестве перед западом», называли: антимарксистски­ми, антинародными, антисоветскими людьми «без роду и без племени», «беспачпортными бродягами», отщепенцами, чуждыми России, презирающими все русское, охаивающи­ми достижения Советской России, «холуями» перед Аме­рикой. «Коспомолиты не понимают русской истории, лите­ратуры, поэзии, не в состоянии правильно оценить русских людей, их психологию, их душу. Это люди без отечества, без привязанности к стране и народу. Они не могут быть советскими патриотами. Они поддерживают постоянную связь с иностранцами от Тель-Авива до Нью-Йорка». У них «местечковая психология». Всюду, куда они проникают, они, стремясь захватить все в свои руки, — действуют скопом, «артелью», своей компанией.

Против одного из них мы читаем (в «Советском Ис­кусстве» от 19 февраля 1949 г.): «Альтман ненавидит все русское, все советское. Буржуазный национализм и отвра­щение ко всему русскому советскому искусству неизменно приводит его к рабскому угодничеству перед Западом». Об известном театральном критике А. Гурвиче, который в те­чение десятилетий был очень влиятелен в театральном ми­ре, «Правда» писала 28 января 1949 г.: «Поклеп это на рус­ского советского человека, гнусный поклеп». К. Симонов в «Литературной газете» от 2 марта обвинял Гурвича в «из­девательстве над русским народом, над русским человеком, над русскими национальными традициями».

В «Советском Искусстве» от 5-го марта В. Щербина, заместитель министра кинематографии, дал следующее оп­ределение космополитизма: «Космополитизм — это знамя американской империалистической реакции, которая стре­мится духовно разоружить народы, лишить их воли к борь­бе, повергнуть народы