Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нет, пока повременим с кнутами. Столько восторженного почитания…
– Вы довольны, мастер Холин?
– Да, вполне. Ты справился, хоть и не без огрехов. Розыгрыш с цветком мне понравился, продолжайте. Немного сладкого страха… Это будет приятно.
– А что теперь?
– Теперь осталось подождать, когда она его позовет. Недолго. Она всегда будет его звать, а значит и я услышу. И приду. Я всегда прихожу.
Мezza voce
– Папа… Что происходит? – я, по давней привычке желая выглядеть перед родителем поприличнее, пыталась пригладить волосы, вставшие торчком от избытка прокатившейся по мне силы и не желающие уклыдываться обратно, потому что здесь, в самой глубокой части дома, была все та же сила. Это она когда-то подарила мне ветер и серые перья и расцвечивала мою тьму зелеными искрами – ведьмачья природная магия, та, что от корней мира. А корни дома, вернее, его сердце, было здесь.
Ноздреватый, сглаженный временем ком породы. Из щели-рта зубами мерцали изумруды. Пульсирующие зеленоватым древесные корни оплетали валун по низу, поддерживали, словно две ладони со сложенными корзинкой пальцами. Желтыми глазами, тремя, перемигивались на каменном лбу неровно стоящие плошки с огрызками слепяще белых свечек. Дом дышал и гонял рваные тени по стенам. Отец был по одну сторону камня, я – по другую. Между нами, в дрожащем от тепла свечей воздухе, висел старый ключ, неуловимо похожий на тот, что я ношу на груди. Только мой был из мертвого железа с черным изумрудом, а этот – из почерневшего серебра с крыльями на головке.
– Поклонись корням.
Я послушно вытянула руки над плошками, собирая в ладони свет, опрокинула их, сомкнутые лодочкой, на себя, словно умывалась, стала на колени, рассекла кожу на ладонях об острые края изумрудных зубов и положила обе руки на поверхность камня.
– Твой дом, твоя сила, твои корни.
– Мой дом, моя сила, мои корни, – повторила я за отцом.
Натекшее с ладоней подношение впиталось в поверхность, валун шевельнул боками, один из корней кошкой потерся о ногу. Я отняла руки, встала и едва успела подхватить свалившийся в перевернутые ладони ключ. А потом одна из свечей погасла, ярко полыхнув напоследок. Свет пробил фигуру отца насквозь, словно он был… Словно его уже не было. Не было и тени за ним. Ни на полу, ни на стене.
– Папа…
– Если получится простить – прости. Меня. Ее. Сама знаешь, как это – любить невозможное.
– Папа…
– Дом покажет, а мне – пора.
– Куда…
– Туда, откуда все мы пришли, – тепло улыбнулся он, – к корням.
Силуэт придвинулся к камню, шевельнулась бровь над серым глазом.
– Убиваться по мне не смей, здесь буду, захочешь – придешь.
Замельтешило ворохом перьев и опало. Крупный призрачный сыч мигнул зеленовато-желтыми глазами из-под насупленных белых бровей, подпрыгнул, расправив песочные в белых пятнах крылья, сделал круг и, мазнув меня перьями по лицу, растаял в дрожащем теплом воздухе над двумя оставшимися свечами.
Ключ сложил крылья и отказывался занимать место над родовым камнем, неизменно сваливаясь мне в ладони. Дом отрастил на стене две светсферы с козырьками отражателей, и хмурился ими на мою непонятливость. Я все поняла, просто… Ну какой из меня глава дома? Посмешище. Левая свет сфера окрасилась зеленоватым, правая потемнела и стала серой. Я шмыгнула носом и пристроила на цепочку еще один ключ.
.– Мой дом, моя сила, мои корни, – прошептала я. А слезы что? Немного воды и только. И только горько, что так и не позвонила.
ЧАСТЬ 3. Глава 1
– Проснись, – сказал Геттар и хлопнул меня между лопаток так сильно, что спина заныла до самого копчика. Все остальные ощущения подсказывали, что я на границе перехода на ту сторону, но все вокруг тонуло в темени. Стылый голос будто сквозняком носило, он то приближался, то удалялся, невидимый, множился, и казалось, что одновременно говорят двое или трое, но я уже представила феесирена и теперь слышала только его.
– Проснись же!
Я отмахнулась и угодила пальцами… во что-то.
– Ведьмы… так и норовят руки по локоть в душу сунуть. Проснись. Спать на пороге – последнее дело.
– Я не сплю. Я ничего не вижу.
– Это свет в тебе. Застит. Протри глаза, – дунул в лицо ледяными иглами, темень распалась на оттенки. Тень передо мной подтянула хлопья сути и собралась в фигуру в плаще, дыра в груди сочилась мутью. Мои костистые пальцы как раз в ней и были. Фу.
Беззвучный смех прокатился по мне изнутри знобкой щекоткой. Все-таки я сплю. В магически изолированной камере не выйти за грань. И спина ныла. Разве иная форма испытывает боль? Раньше – никогда. А то, что Геттар явился в мой сон, так потому, что я удостоилась чести на его папу-сирена глянуть. Вернее, он на меня смотреть. Я даже возгордилась – целый Глава УМН Лучезарии, Таннар Та-Ирен. Почти как Геттар, только синенький и плечи узкие. Я удостоилась кивка, а Арен-Тан – пачки бумаг.
Как и обещал инквизитор, я провела в отделении надзора два дня. Вопросы одни и те же по кругу, пока я не перестала вообще что-либо соображать, разнервничалась и случайно подожгла блокнот своему защитнику, которого внезапно прислал дом Фалмари. Сероглазый эльф невозмутимо прихлопнул затлевшие страницы ладонью и продолжил дальше бумагу пачкать, хотя и так на кристалл все писалось. Потом меня на сутки оставили в покое. Выжидали, пока свет во мне уляжется, и я перестану прожигать мебель и предметы одежды на конвоирах. Не хватали бы внезапно, ничего бы не загорелось. Они еще мой “тлен” не видели в действии… Арен-Тан на дознании не присутствовал, что вообще ни в какие ворота не лезло. Вечером второго дня ко мне пустили Лукрецию. Ба делала круглые глаза и многозначительные паузы, но говорила про какую-то ерунду: про официальное сообщение о смене главы дома Фалмари, про недоумевающих гостей, отправленных по домам раньше срока, и про траурные вымпелы, из-за которых город стал похож на чумной район.
На следующий день меня перевели. Ночью, пока я спала. Закрыла
