Австрийскую армию фельдмаршала Больё поддерживала 25-тысячная армия Пьемонта, т. е. Сардинского королевства (в состав которого, кроме Пьемонта, входил еще крупнейший на Средиземном море остров Сардиния) во главе с королем Виктором Амадеем III - тестем двух будущих королей Франции - Людовика XVIII и Карла X, женатых на его дочерях. Сардинцы имели 60 орудий. Главные же силы Австрии численностью более 180 тыс. штыков и сабель были сосредоточены на Рейне у границ Франции. Ими командовал фельдмаршал (будущий генералиссимус) и эрцгерцог Карл (полное имя: Карл Людвиг Иоганн Габсбург) (1771-1847) - безусловно, лучший австрийский и один из лучших в мире полководцев конца XVIII - начала XIX в., великий стратег, тактик и военный администратор.

Директория тоже планировала кампанию 1796 г., считая Рейн главным театром войны. Сюда были стянуты две лучшие армии республики общей численностью до 155 тыс. человек, которыми командовали лучшие военачальники - Ж. Б. Журдан (будущий маршал Франции) и Ж. В. Моро. Они должны были нанести Австрии главный удар и открыть французам путь на Вену. Что же касается Итальянской армии Бонапарта, ей Директория отводила лишь вспомогательную роль «диверсии», дабы отвлечь на себя внимание и часть сил противника с Рейна. Соответственно, для своих войск на Рейне Директория не жалела средств (ни оружия, ни боеприпасов, ни снаряжения, ни денег), тогда как Итальянская армия была заброшена до такой степени, что, по выражению Е. В. Тарле, «походила скорее на скопище оборванцев»[431].

Действительно, когда Наполеон увидел доверенную ему армию, он поразился: армия нуждалась буквально во всем - от боеприпасов до хлеба. «У этих солдат, находившихся на гребне Альп, где восемь месяцев в году лежит глубокий снег, - вспоминал о них Стендаль, - не было ни обуви, ни теплой одежды»[432]. Солдаты ходили в лохмотьях.

Двое поручиков носили по очереди одну пару штанов[433]. «Нищая рвань», - так назвал эту армию современник Наполеона итальянский поэт Витторио Альфьери[434]. Немудрено, что в таких условиях солдаты занялись грабежом и мародерством. Дисциплина в армии разлагалась, моральные устои рушились, армия дичала. В первом же своем докладе для Директории на имя Л. Карно Наполеон заявил: «Когда солдат без хлеба, он творит такие дела, что стыдишься быть человеком. Я покажу ужасные примеры и восстановлю порядок или перестану командовать этой разбойничьей бандой»[435].

В довершение всех бед Итальянской армии ее «нищая рвань» и численно уступала противнику более чем в 2,5 раза, а по числу орудий - в семь раз. По подсчетам автора специальной монографии об итальянской кампании 1796-1797 гг. Ф. Бувье, которые А. 3. Манфред признал «наиболее точными», под ружьем в Итальянской армии к весне 1796 г., когда Наполеон принял командование, числилось 38 тыс. человек, но 8 тыс. из них составляли прибрежные гарнизоны. «В поход могли выступить не больше 30 тыс. французов» с 30 орудиями[436], тогда как им противостояли 82 тыс. австрийцев и сардинцев с артиллерией из 208 орудий.

При этом армии фельдмаршала Ж.-П. Больё и короля Виктора Амедея III были обеспечены всем необходимым, сохраняли высокую боеспособность и страдали, пожалуй, только излишней самонадеянностью от недооценки той «нищей рвани», с которой им предстояло сразиться.

27 марта 1796 г. Наполеон прибыл в Ниццу, где размещался штаб Итальянской армии, и с первого же дня, а точнее с первых часов по прибытии принялся наводить в войсках порядок и дисциплину. Начал он с командного состава, немедленно вызвав к себе четырех дивизионных генералов - равных ему по чину, но теперь его подчиненных. Каждого из них он уже знал - лично или по рекомендациям. То были три будущих маршала Франции (Андре Массена, Пьер Франсуа Шарль Ожеро, Жан Матье Фелибер Серрюрье) и не успевший стать маршалом только потому, что рано погиб, Амедей- Франсуа Лагарп. Все они, кроме Лагарпа, оставили воспоминания об этом приеме у генерала Бонапарта, ибо запомнили его на всю жизнь.

Поскольку все четверо, как на подбор, были высоченного роста, первое, что бросилось им в глаза, - малый рост, да и юность нового главнокомандующего (самый младший из них, Ожеро, был старше его на 12 лет, а предшественник Бонапарта в должности главкома Б. Шерер - на 22 года). Войдя в кабинет к Наполеону, четыре генерала снисходительно, не без усмешки, разглядывали его невзрачную комплекцию, не снимая шляп, украшенных трехцветными перьями. Наполеон был тоже в шляпе - без перьев. Он предложил им сесть и начал с ними беседу. При этом снял шляпу. Генералы последовали его примеру. Но Наполеон тут же вновь водрузил свою шляпу на голову и так посмотрел в лицо каждому из них (а взгляд у него был пронзителен и, по воспоминаниям будущего консула Франции Ж. Ж. Камбасереса, «позволял ему видеть любого человека насквозь»[437]), что никто из четверых генералов не посмел даже потянуться к своей шляпе. Более того, им показалось в тот момент, как вспоминал Массена, что Бонапарт «сразу вырос на пару футов»[438]. Дальше - больше. То ли факт, то ли легенда: в конце беседы, когда все встали, Наполеон, глядя снизу вверх на самого долговязого из них, Ожеро, заявил: «Генерал, вы как раз на голову длиннее меня, но если вы будете мне грубить, то лишитесь этого преимущества»[439]. Во всяком случае, сам Ожеро потом признался: «Этот маленький генерал, сукин сын, навел на меня страх. Я и сам не могу объяснить чувства, какими сразу, при первом взгляде на него, я был раздавлен»[440]. «Ну и ну, - вторил Ожеро Массена, - нагнал же на меня страху этот малый!»[441]

А ведь все четверо, в особенности как раз Массена и Ожеро, были такими «санкюлотами[442]-головорезами», что не боялись ни Бога, ни черта, ни самого ада. Наиболее талантливый и авторитетный из них, Андре Массена (1756-1817)[443], сын торговца мылом из Ниццы, рано потерял отца, в 13 лет бежал из родительского дома и поступил юнгой на торговое судно. Прослужив на нем почти пять лет, в 1775 г. он махнул в солдаты и за четырнадцать лет, к началу революции, дослужился лишь до сержанта. За это время военная служба ему надоела, он вышел в отставку, женился, открыл в Антибе бакалейную лавку и занялся... контрабандой. Но революция манила его. Массена записался добровольцем в Национальную гвардию и быстро пошел вверх по служебной лестнице: в 1792 г. он уже подполковник, в 1793 (за отличие в боях с австро-сардинскими войсками) - бригадный генерал, а в 1794 (за участие в освобождении Тулона) - дивизионный генерал, в то время как Наполеон стал только бригадным генералом. Уже под Тулоном Массена произвел сильное впечатление на будущего маршала Франции (тогда - наполеоновского адъютанта) О. Ф. Л. Мармона: «В его железном теле была скрыта огненная душа . Никто и никогда не был храбрее его»[444].