Я живо метнулась в густую тень бамбуковых зарослей, а через минуту повторила свой балетный номер. Спросила очередного любителя халявного секонд-хенда, не знает ли он, почем нынче фунт изюма, получила в ответ изумленный взгляд, пришлепнула носогубные складки задержанного пластырем, опутала его скотчем…

— Как-то утомительно и однообразно мы вечер проводим, — пожаловалась мне Ирка, транспортировав в бамбуковые кущи очередного пленника и смахнув пот со лба.

Четверо, уложенные на младой бамбуковой поросли, доступными им скудными выразительными средствами типа мычания и моргания выразили несогласие со сказанным.

Скука их явно не томила.

Еще бы!

От грозной усатой Ирки в тельняшке, бандане и синих плавательных очках, в слабом свете далекого фонаря похожих на дико выпученные бельмастые очи, всякая скука бежала наперегонки со здравым смыслом!

— Ждем еще пятнадцать минут, — посмотрев на наручные часы, постановила подружка. — Если больше никто не появится — обрабатываем накопленный материал.

Прозвучало это пугающе.

«Накопленный материал», осознав нехорошие перспективы, душевно и физически заволновался.

Потревоженный дергающимися конечностями бамбук нервно затрясся и зловеще зашелестел.

— Отойдем на минуточку.

Я потянула подружку поглубже в заросли, чтобы приватно обозначить техническую проблему:

— Слушай, а как мы будем обрабатывать такое количество материала? Я думала, у нас будет всего один пленник, тогда мы бы кололи его на пару, как хороший полицейский и плохой полицейский. Но теперь у нас целых четыре кадра! И мы вдвоем с ними со всеми не справимся! Или провозимся тут всю ночь напролет, а бамбук тем временем будет расти, а мы же не собираемся всерьез подвергать опасности жизнь задержанных!

— Цыц!

Упреждающим жестом (сунув мне под нос кулак) Ирка остановила назревающую истерику:

— Мы не будем разбираться с каждым задержанным персонально. Мы сдадим их всех оптом Лазарчуку с коллегами, и вот они-то и выяснят, кто из ху! Они это умеют.

— Лазарчук нам с тобой головы оторвет за самодеятельность, — боязливо поежилась я.

— Не оторвет.

— Почему это?

Я была уверена, что желание оторвать нам с Иркой головы не покидает полковника практически никогда.

— Потому что не будет уверен, что отрывать их нужно именно нам! — объявила подружка.

Я секунду подумала.

— То есть мы с тобой не самолично сдадим наработанный материал в полицию?

— Сдадим-то сами, но при этом останемся неузнанными. — Ирка коварно усмехнулась. — Так, пятнадцать минут прошло, больше не ждем, приступаем к следующему этапу! На набережную, бегом, марш!

— Ты надумала прогуляться по набережной? А эти бедолаги тем временем будут, как йоги, лежать на бамбуковых ростках? Это не гуманно, я так не могу! — Я шокировалась, однако не отстала от подружки.

— А ты вспомни, что один из этих бедолаг с высокой степенью вероятности является преступником, разгромившим мою квартиру и убившим нашу общую управдомшу, и гуманизм твой мгновенно иссякнет, — предложила Ирка, не сбавляя темпа.

Она целеустремленно двигалась в сторону моря. Я все еще не уяснила зачем. В буквальном смысле умывать руки?

— Стоп, — подружка притормозила в тени роскошной раскидистой глицинии. — Видишь?

Из шатра, образованного душистыми плетями увешанных цветущими гроздьями ветвей, открывался роскошный вид на шелковое лиловое море, расшитое разноцветным бисером береговых огней.

— Вижу, — кивнула я. — Ой, красота-то какая!

— Не то ты видишь, — досадливо цыкнула Ирка. — Смотри прямо, тетеря слепая: вон там чурбан железный. Теперь разглядела?

— Сама ты тетеря! — обиделась я. — И сама чурбан! Это называется «стойка с кнопками экстренного вызова»!

— Совершенно неважно, как этот чурбан называется, — отмахнулась подружка. — Главное, если нажать на кнопочку и покричать в дырочку, полиция примет вызов и приедет!

— Кажется, я поняла, каков будет следующий акт марлезонского балета, — пробормотала я. — Вот только, Ира, чтоб ты знала, кроме кнопочек и дырочек, на этой стойке есть глазок видеокамеры…

— А у тебя разве пластырь закончился?

— А ты стратег! — Я посмотрела на подружку с уважением. — Значит, подходим к железному чурбану с тыла и заклеиваем объектив видеокамеры пластырем. А если Лазарчук узнает нас по голосу?

— Не узнает!

Ирка отпрянула в сторону, мгновенно растворилась во тьме и через минуту вернулась, победно размахивая воздушным шаром красного первомайского колера.

— Тут за углом сегодня открылся ювелирный салон «Рубин», над дверью осталась арка из красных шариков, — объяснила добытчица.

— Украсим шарами колонну наших пленников? Пусть идут в отделение в праздничном убранстве? — съязвила я.

— Если хочешь, — не стала спорить подружка. — Но шары для их убранства сама иди рви, этот шарик я использую, чтобы изменить голос.

— Там гелий! — Я хлопнула себя по лбу. — Это гениально!

— В шаре гелий, Ира — гений! — тут же зарифмовала поэтесса. — Все, пошли к чурбану. — И она замурлыкала: — Гоп, стоп! Мы подошли из-за угла!

Мы вплотную подобрались к стойке с той стороны, где не имелось ни кнопок, ни камеры.

— Сестра! Пластырь! — совсем как хирург на операции, только шепотом, скомандовала Ирка.

Я обняла стойку с тыла и наощупь залепила стеклянный глазок видеокамеры разнообразно полезным пластырем.

Показала Ирке пустые руки.

Подружка кивнула, приникла к шарику губами и мощным вдохом всосала добрую половину помещавшегося внутри гелия.

— Пациент, не дышите! — велела я ей, перехватывая роль доктора. — А теперь дышите!

Пуча щеки, Ирка обошла стойку, нажала на кнопку вызова полиции и запищала:

— Полиция! Помогите! Спасите! Тут какие-то люди на нас нападают, хватают и в кусты затаскивают!

— Кто вы и где происходит нападение? — встревоженно хрюкнув, отозвался чурбан железный мужским голосом.

— А я Катя! Катя я! Я девочка Катя! — подстреленным зайчиком заверещала Ирка. — А нападают возле дома номер сорок четыре по улице Цветочной, за кафе «Белинский», где бамбуковая роща! Уже троих в кусты утянули, небось маньяки многосерийные!

— Вызов принят, патруль выезжает, остава…

— Нет уж, оставаться на месте мы не будем, — смешным гномьим голосом сказала артистка, отжав кнопку вызова. — Ленка, домой!

— Зачем ты обманула доброго дядю полицейского, плохая девочка Катя? — попеняла я подружке. — Ты сказала, что в кусты утянули троих, а там их целых четверо!