поглядывала на него, словно спрашивая разрешения находиться рядом. Справа от Филиппа, поднимая пыль дорожными сапогами на толстой подошве, крепидами, вышагивал Фрасил. Ребята искоса поглядывали на собаку, забавляясь её неожиданным дружелюбием. В ответ она выразительно посматривала большими грустными глазами, озаряемыми преданностью, и раскрывала, будто в широкой улыбке, пасть с вывалившимся красным влажным языком. Друзья не устояли перед её неприкрытым обаянием, кинули по лепёшке, чем ещё больше заслужили преданность незнакомой попутчицы. Другие воины, глядя на них и собаку, непроизвольно улыбались, а командир не препятствовал такому сопровождению, поскольку собака, верный друг человека, для воина в походе – хороший знак.

Ополченцы шагали бодро, перекидываясь шуточками, и, как всякие мальчишки, иногда озорничали. Младшим командирам, эномотархам, приходилось их одергивать, призывать к соблюдению воинского порядка.

Прошли уже достаточно пути, но усталости молодёжь не чувствовала – сказался опыт учебных походов. Эпаминонд шёл впереди, иногда сбоку колонны, хотя ему как старшему командиру, полемарху, позволялось ехать на коне. Иногда он останавливался, пропускал мимо колонну, озабоченно заглядывал в лица ребят; а убедившись, что всё в порядке, скорым шагом поспешал занять свою позицию – впереди колонны. Делал он это без видимых усилий, несмотря на возраст.

Когда до Платеи осталась треть пути, от Навклида появился посланец. Принёс нехорошую весть: платейцы после ожесточённых споров на Собрании граждан решили отказаться от покровительства Фив. Глупцы! Они не понимали, насколько коварны и опасны афиняне в клятвах союзникам о дружбе! Правда, Навклид сообщал, что часть населения – его сторонники, не хотят видеть у себя афинян. Он предложил Эпаминонду войти в город ночью, неприметно и тихо, чтобы назавтра убедить платейцев передумать. Ворота он откроет. Он писал, что в Платеях не было достаточно сил, чтобы долго сопротивляться, так как своё ополчение они отправили недавно на Пелопоннес. Узнав о том, Эпаминонд решил, что это удача, ведь он сможет без пролития крови с обеих сторон разрешить задачу! Он дал знать Навклиду, что готов поддержать его план, после чего приказал отряду стать на отдых, до вечера.

Расположились среди акаций. Хотя деревья не давали большой тени, привал оказался кстати: от долгой и скорой ходьбы непривычно гудели ноги. Посреди рощи доброжелательно журчал ручей, у которого началась суета: воины вволю пили живительную влагу, размазывая пыль на лицах.

Филипп поднял с земли плоский коричневый рожок, упавший с акации. Ребёнком он не раз лакомился его сладковатой мякотью. Сейчас он тоже ощутил вкус детства… Рыжая собака, не отходившая теперь от него, заглянула в глаза, вильнула кудлатым хвостом и, устало вздохнув, положила голову на его ноги.

С Фрасилом произошла небольшая неприятность: на марше он перепрыгнул через овражек, но приземлился не совсем удачно. Вначале хромал, а сейчас разболелась левая лодыжка. Растяжение. Позвали отрядного лекаря-фармакопея, тот достал из объёмистой сумы длинную шерстяную нить чёрного цвета, навязал по длине девять узелков, затем обмотал нить вокруг растянутой связки и стал приговаривать:

– Жила на жилу, кость на кость – жила, встань, как стояла! Гея-мать, благосклонная сердцем, пошли воину облегчение, помоги!

И что же! Прошло совсем немного времени, резкая боль ушла. Фрасил поблагодарил богиню за исцеление словом, лекаря – драхмой. Тот, обычно не терпевший македонян, потеплел душой и предложил купить у него немного лечебного снадобья из мирры – верного средства для обработки и заживления ран на поле сражения.

Ночная схватка

Едва богиня ночи Никта завладела местностью, фиванский отряд тихо и неприметно подошёл к городским стенам Платей. Ворота оказались незапертыми. Когда Филипп с товарищами проходил в город, он слышал биение собственного сердца; плечо давил тяжёлый щит, будто в судороге свело пальцы на рукоятке меча. Но страха не было, присутствовал азарт!

Дальше шли за проводником, продвигаясь окольными улочками. Под покровом ночи и густого тумана отряд добрался к центральной площади. Вокруг безмятежно спал город. Навклид попросил у Эпаминонда полсотни воинов для поиска, поимки и немедленной казни всех, кто сочувствовал Афинам; поимённый список был составлен заранее. Но Эпаминонд отказался принимать участие в такой слишком кровожадной затее, надеясь, что днём сумеет склонить граждан к полюбовному соглашению с Фивами.

Когда с рассветом платейцы обнаружили у себя чужеземный отряд, они сначала удивились, затем испугались. Узнав, что здание Совета и арсенал в руках знаменитого Эпаминонда, поняли, что проиграли. Но когда услышали его предложение о примирении с Фивами и что никто не будет наказан, повеселели и вышли на улицы – поглазеть на своих победителей. Горожан удивил юный возраст воинов Эпаминонда, их количество, что незамедлительно послужило причиной заговора. Активисты ходили по домам и убеждали, что в случае внезапных и решительных действий победа над фивянами им обеспечена.

– В Фивах не осталось настоящих воинов! – говорили они. – К нам пришли безусые и безбородые сосунки. Фивяне слабы! Стыдно нам, взрослым мужам, покоряться детям!

До вечера платейцы втайне формировали вооружённые группы, куда пришли все, кто был способен сражаться: воины-ветераны, старики, женщины и подростки. Боевого оружия было мало, в ход пошло всё, что режет, колет или смертельно калечит: кухонные ножи, дубины, самодельные пики, железные цепи. Призвали даже рабов, обещая им свободу. Но внешних признаков гражданского сопротивления нигде не проявлялось…

Время для нападения на лагерь чужаков платейцы выбрали правильное – ночью, перед рассветом. Днем юноши будут сражаться с отвагой, стараясь друг перед другом, а в темноте, не видя командиров, они способны растеряться. К тому же платейцы будут сражаться в стенах родного города за свою свободу.

Хитрость удалась платейцам во многом. Поначалу они изолировали Навклида с его сторонниками, пригласив в Собрание, где они не могли находиться с оружием. Там всех арестовали и посадили в тюрьму. Поэтому Эпаминонд так и не узнал ничего о предстоящем мятеже, да он не верил, что платейцы могут так поступить после заверений в дружбе с Фивами. Но он, согласно боевому распорядку, приказал выставить по периметру лагеря сторожевые посты, сам обходил их в ночь с проверкой, не давая воинам заснуть. При этом говорил, что долгожданная помощь из Фив уже близка! Надо лишь продержаться одну ночь и ещё день…

* * *

С вечера Филипп находился в наряде вместе с Фрасилом. Когда они сменились и залегли в палатке, дикая усталость мгновенно погрузила их в тревожный, но сон.

Внезапно он услышал близко от себя короткое горячее дыхание и нетерпеливое короткое повизгивание. Непроизвольно подняв руку, ощутил грубую шерсть, мокрую морду… Собака! Его недавний знакомый, рыжий пёс! Филипп очнулся, схватился за меч, лежащий под боком, и выскочил из палатки. Тут же заметил