Фостер посмотрел на часы. Если он ляжет в постель, то сможет поспать семь часов, голова перестанет болеть. Но слова, произнесенные Найджелом в Национальном архиве, крутились у него в голове: «У каждого, кто пытается забыть прошлое, есть свои скелеты в шкафу». Они вызвали мрачный резонанс в душе Фостера. Он делал все, чтобы забыть прошлое с его ужасными событиями, полностью посвящал себя работе, окружал техническими новинками и блестящими предметами, накачивал организм алкоголем и закрывал свою жизнь. И все же это расследование вновь вернуло воспоминания об отце и его последних часах, воскресило в памяти его облик.

Фостер заставил себя думать о расследовании — что они с Хизер могли упустить в работе? Но слова Найджела по-прежнему преследовали его. Наверное, Харрис был прав. Арест Кейбла мог положить конец событиям, начавшимся в 1879 году. Время покажет. Но Фостер знал, что меньше чем через двадцать четыре часа они выяснят, преподнесет им прошлое еще труп или нет.

Он опускался все ниже. Погружался с головой в свое подземное царство Аида. Его состояние души соответствовало нищете, грязи и упадку, царившим в зловонном Дейле, где он теперь выполнял работу Бога. Джемайла и малыши старались не попадаться ему на глаза. Он редко видел их, а когда маленький Исав столкнулся с ним в то утро, после его очищения, мальчик хныкал, кричал и искал защиты за маминой юбкой. Ее взгляд был полон ужаса и удивления, она не узнавала его в том существе, каким он стал. Но он выполнял Божью работу, не мог противиться ей, не мог не отвечать на его призыв. Бог для него — непререкаемый авторитет. Он помнил Сола и знал, что не сойдет с избранного пути. Зачем противиться своему предназначению? Кто-то должен доказать этим жалким созданиям, что они выбрали ложный путь, показать им последствия алкогольного рабства. Гуляя по улицам ночного Дейла, по лондонским бульварам, ведущим к воротам ада, он знал, что его действия будут оправданы. Заблудшие души сновали мимо него в пьяном угаре, женщины, потерявшие добродетель, позволяли этим дуракам трогать себя, терзать свою запятнанную плоть.

Они все будут наказаны.

Он не без удовлетворения отметил запустение в Дейле. Нащупал рукоятку ножа в кармане и провел пальцами по холодной стали. На мгновение он отвлекся, вдохнул воздух и опять почувствовал запах серы и разложения. Недалеко отсюда находилось зловонное болото, местные жители называли его Океаном. Несколько отстойников на заброшенном кирпичном заводе, большие ямы со стоячей водой, свиным пометом, человеческими экскрементами и отходами, которые собрали в одно большое озеро, источавшее ужасное зловоние, преследовавшее человека долгое время. Он быстро достал из кармана шерстяного пальто платок, смоченный духами, и закрыл им рот. Тошнота прошла. Он остановился. Это кара Божья. Пока его дело не выполнено и ветер доносил до него миазмы Океана, он мог вдыхать воздух только через рот.

Он двинулся по новой Уолмер-роуд мимо улиц позора. Нигде в Лондоне не было такого запустения и упадка, как в этом нечестивом месте. Вздрогнул, подумав, какая жизнь протекает в окрестностях Уильямс-стрит и об отвратительных повадках заблудших людей, ее населявших. Да, эти люди бедны, но они проматывали даже то немногое, что у них имелось. Распутные полураздетые девицы курили в своих клоповниках и предлагали себя бесконечному потоку нищих и бандитов.

Они должны понять, какие ошибки совершили на своем пути. Он снова нащупал рукоятку ножа и ощутил, как нарастает его отвращение.

Он прошел мимо презренного болота, и его не стошнило. Затем свернул к Сент-Джеймс-сквер, воздух стал чище. Ему намного легче стало дышать теперь, когда он находился среди представителей уважаемого класса, чьи дома окружали величественную церковь. Сердце возрадовалось, когда он увидел строгий силуэт храма на фоне безмятежного ночного неба. Около церкви он почувствовал, как растет его и без того сильная решимость.

Он шагал по дороге, затем повернул налево к Ройал-кресент, на окраину Дейла. Вскоре он оказался на Куинс-роуд. Здесь находилось больше людей, но теперь ему уже не было так страшно. Он все изменит…

Он остановился около часовни на Куинс-роуд, прячась в тени и оглядываясь по сторонам. Паб «Куинс армс». Ветер донес до него запах эля, он был невероятно сильным, почти невыносимым, как запах из отстойника, мимо которого он недавно проходил. И опять он стал дышать ртом. Вытянул шею, услышал, как она щелкнула, и почувствовал облегчение. Он спокоен, вооружен и готов ко всему.

Дверь в паб распахнулась, на улицу вышли двое. Они явно собирались подраться. Но в этот момент появился еще один человек. Он оттолкнул одного из присутствующих и заставил его уйти. Это был гигант. Он позволил ему пройти мимо, не желая связываться с таким могучим противником. Вскоре второй мужчина в выражениях, которые нельзя услышать в приличных домах, изрыгнул непристойную брань и проклятия, они были обращены ко всем и ни к кому в частности. «Вполне в духе этих людишек», — усмехнулся он.

Коротышка отхаркнул мокроту и громко закашлял на всю улицу. Потом он поправил шапку на голове и двинулся прочь, причем его слегка заносило вправо. Он снова харкнул, откашлялся, потряс головой, точно пытался избавиться от духоты, и ускорил шаг.

— Ублюдок, — прошептал он.

Стоя в тени, он наблюдал, в какую сторону двинется жертва. Хвала Господу, человек шагал прямо навстречу ему. Мужчина пересек дорогу и откашлялся. Он нащупал нож в кармане, вышел из тени и отправился за ним. Мужчина инстинктивно обернулся, увидел его и остановился.

— Эй, в чем дело? — пробормотал он, на его лице изобразилось удивление, взгляд был затуманен.

Не замедляя шага, он приблизился к нему, вытащил из кармана нож и нанес удар, поморщившись, когда нож вонзился в тело по рукоятку.

Глаза жертвы остекленели, закатились к небесам — там он никогда не найдет последнего прибежища, — изо рта вырвалось сдавленное шипение и предсмертный хрип. Когда он вытащил нож, мужчина упал на землю. Он подобрал свою жертву и оттащил ее на десять ярдов, к жилому дому. Затем бросил как куклу, даже не пытаясь спрятать плод своих трудов. Лишь потом огляделся и никого не увидел. Его деяния благословенны свыше. Он убрал нож в карман и поспешил прочь, на сегодня его работа завершена.

На рассвете Найджел добрался до Центра истории семьи после очередной лихорадочной ночи, полной темных, смутных сновидений. Фостер договорился, чтобы центр открыли по требованию Найджела. Фил стоял за столом приема заявок и ждал его. Было еще только шесть утра, но он уже что-то насвистывал. Какую-то мелодию, которую Найджел не мог разобрать. Когда он вернулся из гардероба, куда сдал свою сумку и пальто, то сообразил, что это песня «Куда ты идешь, моя любимая» Питера Старстедта.

— Вы свистите, потому что я пришел, Фил? — спросил Найджел.

Тот смутился:

— Я даже не заметил, что делаю это.

Найджел ушел. По дороге к алфавитному каталогу он услышал, как Фил опять засвистел.

Он начал с каталога брачных свидетельств и нашел номер свидетельства о браке между Ханной Фаэрбен и плотником Морисом Харди. «Слава Богу, его звали не Джон Смит», — подумал Найджел. В компьютерной комнате наверху он проверил данные переписи. В 1881 году они жили в Бермондси с тремя детьми: девятилетней девочкой и двумя мальчиками семи и трех лет.