Шиллера в подлиннике, спросил: „А ты знаешь, как по-немецки будет ‘колокольчик’? Это же имитирует звук колокольчика!“ И прочел какое-то стихотворение на немецком, где несколько раз повторялось это слово».

Владимир Дубровский:

«У меня дома случайно оказался детектив на польском языке. Роман увидел книгу и попросил почитать, я удивился: „А ты по-польски понимаешь?“ — „Соображу“. За ночь прочел весь детектив и вознегодовал: в книжке не оказалось трех последних страниц».

Валентина Светлова:

«Шел прогон „Холопов“, в который позднее ввелся Роман, но тогда он еще в спектакле не участвовал и смотрел его из зрительного зала. Евгения Глушенко играла княгиню, дружившую с поэтами и художниками, и произносила реплику: „Я так Гавриле Романовичу и сказала…“ Вдруг из зала раздалось: „Ха-ха-ха!“ Смеялся Роман: ну, кто из зрителей знал, что Гаврила Романович — это Державин? А Филиппов прекрасно разбирался в поэзии, живописи, музыке. Я окончила музыкальное училище и в нашем кругу могла разговаривать на своем уровне о музыке только с ним».

Любовь к хорошей кухне, тонкий к музыке слух, гурманство в поэзии — как будто внутри человека живет и дышит большое облако. Его, которому много дано, распирает, ему необходимо выразить себя, и если он актер, а сцена такой возможности не дает — все-таки Филиппов в театре играл немного, в кино больше, но роли все шли эпизодические — начинается игра в обычной жизни.

«Прирожденный каскадер»

Валентина Светлова:

«Однажды в гостинице мы ждали лифт, и вдруг Роман, который при своей комплекции легко двигался, стал бить чечетку, по-настоящему. Человек ростом под два метра и весом в сто пятьдесят килограммов виртуозно бил чечетку! Посторонние люди обалдели. „Да, — сказал Роман, — я прирожденный каскадер“. Почему каскадер, не знаю, но догадаться можно. В другой раз я шла с нашими актерами по гостиничному коридору, Роман, выйдя из своего номера, двинулся нам навстречу, но как! Через весь коридор протанцевал мазурку, настоящую — я дочка балерины и разбираюсь в этом.

Поехали мы с концертами в Тулу, на электричке. „Представление“ началось еще на вокзале: по перрону шел Роман в синем пальто, явно из реквизита, и в резиновых сапогах. Подойдя к нам, изумленным его видом, заговорщически шепнул: „Я — переодетый милиционер“. Войдя в вагон, встал в тамбуре, раздвинул двери и начал выступление: читал стихи, шутил, курил, гася сигареты о подошвы резиновых сапог. Пассажиры, случайно попавшие на „спектакль“, не хотели выходить на своих остановках. Когда подъезжали к конечной станции, Роман произнес стихотворный экспромт с хулиганскими словами.

Его закадычного друга, Виктора Борцова (актер, известный широкому зрителю по роли Саввы Игнатьевича в „Покровских воротах“. — И. К.), утвердили в советско-итальянскую картину. В театре его на съемки в Италию не отпустили, и Борцов исчез прямо после спектакля. Роман приехал к нему в аэропорт с двумя сумками. В одной лежали продукты, купленные им для друга — советские артисты за границей берегли суточные, — в другой были свиные ножки, студень варить, которые Роман собирался отвезти домой. И он нечаянно дал Борцову сумку со свиными ножками. Тот потом ругался, выбросил их где-то. Но дело в другом.

Роман был хорошим поэтом. (Кстати, одна из известных ролей Филиппова — поэт Ляпис-Трубецкой в „Двенадцати стульях“ Леонида Гайдая. — И. К.) Его „Масленицу“ дочка Борцова читала на прослушивании в театральном училище: „Из кухни слышен звон посуды, / В кругу закусок всех мастей / Там огнедышащие груды / Блинов готовят для гостей“. Так вот, Борцову, отъезжавшему в Италию, Роман посвятил стихотворение „Итальянец“. Эпиграфом к нему поставил строки Михаила Светлова: „Молодой уроженец Неаполя, / Что оставил в России ты на поле?“ Стих Романа начинался так: „Молодой уроженец Чкалова, / Что ж бежал из театра ты Малого? / И тебя, значит, ветры заразные / Потянули в края буржуазные“. Далее он в нескольких четверостишиях предостерегал друга от соблазнов Запада и заклинал: „Так сожми же могучие челюсти, / Вспоминая про землю отцов, / Гордо плюй на заморские прелести, / Наш до боли советский Борцов“. Потому что тот действительно был человеком советским и спорил с Романом по поводу тогдашнего строя.

Когда я собиралась во Францию на съемки картины „Ленин в Париже“, в которой играла Надежду Крупскую, Роман шутил: „Продалась коммунякам“. После моего возвращения он сочинил мне коротенький стишок: „Не трогали: было не велено. / Знали товарищи по борьбе — / Она была девушкой Ленина. Во всем отказывали себе“. И еще написал мне стих побольше — „Парижанка“. Там были такие строчки: „Природный свой сексуализм / Пришлось упрятать сразу. / Демократизм, социализм / Переполняют разум!“

Гастроли театра в Монголии мне вспоминаются еще одним подарком Романа. Мы долго не могли улететь оттуда: самолет ждал разрешения на взлет, часа два сидели в салоне. На клочке туалетной бумаги Роман сразу, набело написал мне стихотворение „Монголия“. Там, нанюхавшись в поездке, причем буквально, всякого, герой по-иному смотрит на родную страну: „И если даже в нос нам / Порой несет дерьмом, / То в смысле переносном, / А вовсе не в прямом“».

Еще у Филиппова есть трилогия «Дедушка», «Бабушка» и «Братан» — про семью борцов с большевиками. «Бабушка» — о том, как старушка помогала петлюровцам, за что поплатилась, когда в село пришли большевики. Заканчивалось стихотворение так: «Повесили. А тучи плыли, / Я выл от горя, рухнув в грязь. / Какую бабушку убили, / Какая жизнь оборвалась!»

Слезы горы

Валентина Светлова:

«Читая свои стихи, он в кульминационный момент объявлял: „А сейчас — патетическая часть“.

Итак: патетическая часть. Роман уже в зрелом возрасте влюбился. Ксюша, очаровательная женщина, была намного моложе его. Она приехала к возлюбленному на гастроли, он так радовался! Купили цветы, потащили к памятнику солдатам… С женой Романа Катей я общалась, но, конечно, не могла рассказать ей о той встрече. А она сама обо всем догадывалась. Из-за этой любви дома у Филиппова сложилась тяжеловатая обстановка.

Помню, мы с ним и другими актерами сидели в ресторане, он рассказывал о Ксюше. И вдруг закрыл лицо своей большой рукой, и я увидела, что между пальцев у него текут слезы. „Что мне делать? — повторял он. — Что мне делать?“ Талантище, хулиган, анархист, матерщинник, этот гора-человек плакал…

Катя рассказывала мне: она однажды закрыла мужа в комнате — он, скорее всего, собирался к той, другой. Ради него оставившей супруга, известного боксера. Запертый Роман Сергеевич стал биться и кричать. Катя сказала, чтобы прекратил, потому что она сама сейчас позовет Ксюшу к ним. Позвонила ей, и та