Пятница, 16 ноября 1877 года

Пошла навестить бедняжку Шеппи, она живет в пансионе на улице Великой Армии. Мансарда, очень артистичная, такая чистенькая, что бедность совсем незаметна. В том же пансионе живет Бреслау и еще несколько подающих надежды художниц. Наброски, этюды, куча интересных вещей. Само соприкосновение с художниками, сама эта атмосфера действует благотворно… Не могу себе простить, что знаю меньше, чем Бреслау… Потому что… я в жизни ни во что не вникала, узнаю обо всем понемногу и боюсь, что теперь занимаюсь тем же самым; но нет, судя по тому, как я взялась за дело, результат будет серьезный. Если не делала чего-то раньше, нельзя думать, что и впредь никогда этого не сделаешь. По первому разу судить опасно.

Суббота, 17 ноября 1877 года

Г-н Робер-Флёри был недоволен тем, что недостает сходства; вообще, я схватываю сходство хорошо, а достоинства, которые уже при нас, никуда от нас не денутся, поэтому я не тревожусь. Еще исправлюсь.

Подвели итоги конкурса, участвовало восемнадцать учениц. Я тринадцатая. Значит, после меня еще пять. Не так плохо. Первое место заняла полька. Это неправильно. Меня похвалили за обнаженную натуру.

Зато мой набросок оказался самым законченным.

– Все это за какой-то час! – вскричал г-н Робер-Флёри. – Да она с ума сошла!

Кроме того, должна вам сообщить, что г-н Жюлиан и другие говорили в мастерской у мужчин, что рука, манера и способности у меня совершенно не женские и хотелось бы, мол, знать, не было ли у меня в семье человека, от которого я могла бы унаследовать такой талант, и такую силу, даже напористость в рисунке, и такое усердие к работе. Какая все-таки нелепость, что я еще не могу делать композиции! Мне не дается правильное соотношение между персонажами. Попробовала нарисовать сцену из жизни мастерской. Ну и ничего не выходит, просто ни на что не похоже. Правда, я работала наудачу, из головы, и потом, я раньше никогда не обращала внимания на то, как изображать идущих людей. Нет… это ужасно! Такой гений, как я, должен был бы все делать, не глядя и не зная…

Пятница, 23 ноября 1877 года

Эта негодница Бреслау сделала композицию: «В понедельник утром, или Выбор натурщика». Там вся мастерская, и Жюлиан, а рядом и я, и Амели, и т. д. Сделано правильно, перспектива прекрасная, уловлено сходство, словом, все. Кто умеет такое, того ждет великая будущность.

Угадали, не правда ли? Я завидую. И хорошо: это меня подтолкнет. Но я рисую уже шесть недель!

Бреслау начала раньше, и мне ее никогда не догнать. Нет, через два или три месяца я научусь рисовать, как она, то есть очень хорошо. Впрочем, я рада, что у меня есть достойная соперница; с прочими впору уснуть.

Желать через шесть недель занятий рисовать как мастер – это даже некрасиво!

Вторник, 27 ноября 1877 года

После совещания с гг. Робером-Флёри, Буланже и Лефевром[101] г-н Жюлиан поднялся к нам немного смущенный и сказал примерно следующее: «Сударыни, как вам уже известно, медаль завоевала мадемуазель Дельсарт[102] (француженка); кроме ее этюда, жюри оценило только шесть работ. Остальных лишь признали достойными участвовать в ближайшем конкурсе, а три последних будут тянуть жребий, что должно, без сомнения, утешить самолюбие участниц…»

Внутренний голос сказал мне, что мне придется тянуть жребий; в этом не было бы ничего удивительного, но я этого очень боялась. В конце своей короткой речи, которая произвела на присутствующих значительное впечатление, он добавил:

– Я уже не могу разобраться, где чей рисунок. Попрошу кого-нибудь из вас, сударыни, записывать имена по порядку. Кто первая?

– Мадемуазель Вик[103].

– Вторая?

– Мадемуазель Банг[104].

– Третья?

– Мадемуазель Бреслау.

– Четвертая?

– Мадемуазель Нордландер[105].

– Пятая?

– Мадемуазель Форхаммер.

– Шестая?

– Это мадемуазель Мари! – воскликнула полька.

– Я, сударь?

– Да, вы, мадемуазель.

– Но это же смешно!

Я в числе шести лучших, впереди Амели, Зильхардт и польки. В мастерскую я пришла позже всех, работаю только с 3 октября. Черт побери!

Все принялись меня поздравлять. М-ль Дельсарт подошла и наговорила любезностей, а ее сестра Мари[106] заявила, что мы с Дельсарт – две героини этого конкурса.

– То, чего вы достигли за столь недолгий срок, лучше, чем медаль спустя четыре года занятий.

Раньше они никогда со мной так не говорили!

Успех. Какой чудесный успех…

Среда, 28 ноября 1877 года

До сих пор самой бойкой в мастерской была Бреслау, теперь я с ней соперничаю… Все собираются нас послушать, и мне весело, потому что я изображаю из себя Пополя на трибуне, и потом, я люблю Бреслау, она у нас Арамис; а Шеппи – Портос, а Амели – д'Артаньян. Атос – не я, как вы понимаете, да я бы и не хотела, это для меня слишком серьезно.

Пятница, 30 ноября 1877 года

Принесла наконец в мастерскую мандолину, и этот очаровательный инструмент всех очаровал, благо, на вкус тех, кто никогда не слыхал мандолины, играю я недурно. Вечером во время перерыва я играла, а Амели аккомпанировала на рояле, и тут вошел Папаша[107] и стал слушать. Видели бы вы, в каком он был восторге.

– А я-то думал, что мандолина – это что-то вроде гитары, на которой пиликают! Не знал, что она поет, и вообразить не мог, что из нее можно извлечь такие звуки и что это так красиво! Да, черт побери, ничего не скажешь. Поверите ли, вы доставили мне большое удовольствие. Красота! Смейтесь, если хотите, но уверяю вас, что эта штука пиликает прямо по сердцу. Чудеса, да и только!