– Ничего, завтра дам отоспаться в повозках до полудня, не растаете, – сказал Смага, почему-то принимая на этот раз сторону Ростика.

Вторая группа, помимо выводка Марты, как-то сама собой составилась из Израилева, Ромки, Яхи Якобсона, Микрала и переводчицы, которую Ромка отыскал для себя еще в Лагере. Кажется, ее звали Самбука, или как-то похоже, но все чаще ее величали просто Самба, и это африканское имя так прижилось, что она и сама все охотнее на него отзывалась.

– Оружие из рук не выпускать, обходить посты не реже чем раз в час.

– И чего эти посты-то обходить, все равно они в центре лагеря нападают, – пробурчал Мазанов.

– А нам кого из переводчиков отрядишь? – спросила одновременно с ним Марта.

– Команды они и по-русски понимают, – сказал Смага.

– В случае необходимости можете использовать Василису, – решил Ростик. И тут же продолжил, повернувшись к тому месту, где должны были, по его представлению, находиться невидимки: – Бастен, каждую из групп во время обхода должен сопровождать кто-то из вас. Одного все время держите в палатке, иначе…

Он не договорил, но и так было понятно. Если потери от нападения боноков среди пурпурных вызывали ощущение бессильной ненависти, то гибель кого-нибудь из людей вообще окажется бедой, слишком тяжко отразится на дисциплине среди губисков. Вот и приходилось во время сна сторожить в этой палатке одному из аглоров. Впрочем, этот порядок установился уже так давно, что Ростик мог бы об этом и не вспоминать.

Бастен снял с головы капюшон своей нузы, он оказался совсем не там, где думал Ростик, а чуть ли не за его плечом. Лада невесело хихикнула. Бастен серьезно кивнул и тут же снова скрылся за плащом невидимости.

Смага с Изыльметьевым и Катериничевым изучали карты, разложенные на импровизированном столе Ростика, словно никогда прежде их не видели.

– Что-то ты тут новое намудрил, командир, – высказался наконец Катериничев.

Рост подошел к ним.

Василиса с Ладой и даже, кажется, с Зули-вара принялись деловито греть на огне что-то похожее на застывшую от жира фасолевую кашу, ухитрившись рядом привесить еще и котелок для липового чая. Впрочем, Зули в последнее время откровенно экспериментировала с травами, которые в сушеном виде тащили в своих повозках пурпурные, и иногда у нее получалось нечто, что пить было приятно. Хотя и не так часто, как хотелось бы.

Внезапно клапан палатки распахнулся, Ильич и Чвиря, которые прятались по привычке за Мартой, шарахнулись в разные стороны. Но вошли, довольно мирно вытянувшись, Манауш с какой-то странного вида габатой, чем-то неуловимо похожей на Марту, вернее, на то, что сейчас от морозов и плохого питания Чепенина собой представляла.

– Командир. – Видно было, что Манауш настроен решительно. Впрочем, с тех пор как он стал летать вторым пилотом у Изыльметьева, он научился держаться с людьми поуверенней. – Наши требуют ответа на простой вопрос. Почему нас всех не переправили на тот берег континента антигравами. – Он осмотрел всех и все-таки твердо закончил: – У нас же каждый десятый умеет летать, даже лучше ваших. Мы бы…

– Мы обсуждали эту проблему, – немного подбоченившись, как он частенько говорил с пурпурными, отозвался Смага, когда Василиса что-то прошептала ему на ухо, видимо, перевод вопроса. – Но, видишь ли, недостаток топлива…

– Ты бы познакомил меня с этой… женщиной, – попросил Ростик негромко, и Смага умолк, словно ему заткнули рот кляпом.

– Это Рола. – Манауш даже не оглянулся на свою спутницу, которая была на две головы выше его. – На кораблях она была главным технологом, кажется, так это может называться, по производству молдвуна. Она хотела спросить…

– С антигравами, – Рост помедлил, – все просто. Мы бы попробовали их вам доверить, если бы вы так глупо не восстали. – Этот вопрос действительно все время возникал в среде пурпурных, Рост слышал его уже не раз, хотя вот так, в лоб, его сформулировали впервые. – Кроме того, никто не ожидал, что мы напоремся на такое сопротивление в этих… степях. – Последнее слово Ростик произнес по-русски.

– Ты этого ожидал, – неожиданно проговорила Василиса.

– Я ожидал неизвестно чего… Но мне не поверили, и я сам себе не поверил. – Он оглянулся, понимая, насколько это слабое оправдание перед теми, кто потерял в походе родных, друзей или, что самое скверное, детей. – А сейчас уже поздно. Вывозить отсюда весь наш отряд, сам понимаешь, никто не станет. У нас есть только один выход – дотащиться до цели. И тогда, – он вдруг обрел уверенность, что имеет право сказать то, что хотел сказать, – тогда, я обещаю, последующие команды будут переправляться только по воздуху.

Манауш кивнул, видимо, соглашаясь.

– Тогда еще вот что, эта вот Рола, она просится слетать в Лагерь. Она лучше других может наладить там производство молдвуна и его подготовку для переброски сюда, тогда голод станет… терпимее. – Он снова окинул Ростика оценивающим взглядом. – Хотя, разумеется, для этого нужно, чтобы вы выделили пару антигравов, лучше грузовых, и достаточно топлива. А пилотов и гребцов мы уж найдем сами, среди своих.

– Я, – Ростику был неприятен этот разговор, тем более что по всему Манауш, этот боец и вполне обученный офицер, был совершенно прав, – и сам не знаю, заработали ли котлы в Лагере. Десяток раз собирался слетать посмотреть, что из этого вышло, но… не сумел.

– Когда это выяснится? – спросила Рола. Голос у нее неожиданно оказался грудным, словно медовое сопрано, ощутимо низковатым для габаты.

– Я этим займусь, – вдруг предложил Ростик. – Обязательно.

Внезапно где-то не слишком далеко от их командирской палатки послышался дикий, захлебывающийся крик.

– Опять на кого-то медуза напала, – уронил Катериничев.

Рола и Манауш переглянулись и тут же вылетели из палатки. Ростик только проводил их взглядом. Хотя и ему было важно знать – успели пурпурные отбить очередную жертву или нет. Но это можно было выяснить и позже, завтра, когда съеденных придется пересчитывать. Заниматься каждым отдельным случаем было труднее, почти невозможно.

Василиса, добрая душа, готовила какое-то пойло все время, постоянно подносила горячий чай, который Ростик и прихлебывал, едва ли не чаще, чем дышал. Это было необходимо, потому что, когда Рост задумывался, он начинал замерзать быстрее, чем успевал это заметить. То есть стоило ему серьезно задуматься, как потом он вдруг обнаруживал, что его трясет от холода, от которого можно было спастить только одним способом, почаще пить вот эту горьковато-сладкую воду, обжигая губы и руки об алюминиевую солдатскую кружку.

Еще Василиса все время пыталась укутать его, почти как ребенка, даже на голову пробовала накинуть кусок пледа, который очень уважала за мягкость и сине-черные клеточки. Это был тот самый плед, под которым Рост когда-то спал в саду, еще на Земле. И в ночь Переноса он тоже спал под ним, а теперь плед как-то сам собой перешел в ведение Василисы, чем та, несомненно, гордилась.