– Но вы уже выросли, – заметил Майлс. – И она тоже, наверное, повзрослела…

Трейси отхлебнула быстро остывающий чай.

– Да, я выросла и сейчас понимаю, что она убежала бы из дома в любом случае, независимо от того, рассказала бы я родителям о ее ночных свиданиях или нет. Согласна, глупо с моей стороны винить себя за то, что произошло, когда мне было всего двенадцать лет, однако того, что сделано, не поправишь, в этом все дело.

Майлс Рэдберн забрал у Трейси стакан, поставил его на стол и взял ее за руку. Его сильные пальцы сжимали ее пальцы так, словно он хотел этим крепким пожатием передать ей свое спокойствие и силу. Трейси готова была воспользоваться утешением, которое предлагала его рука. В этот момент она испытывала к Майлсу Рэдберну самые теплые чувства и абсолютно не винила себя за это.

– Сколько воды с тех пор утекло… – задумчиво проговорила она. – Но, может, прежде чем выдавать ее, я должна была бы по-настоящему попытаться понять, что происходит с ней? Двенадцатилетней девчонке сложно понять мир взрослой девушки, но я не сделала этого и потом… Моя старшая сестра на самом деле была замечательной девушкой. В ней было так много хорошего… Мне кажется, она могла бы многого добиться в жизни.

– Могла бы? – переспросил Майлс.

– Моей сестры больше нет в живых, – объяснила Трейси. Она освободила свою руку и дотронулась до булавки-пера под расстегнутым пальто. Решающий миг настал. Но, вопреки собственной воле, Трейси почему-то продолжала беспомощно молчать.

По Босфору в сторону Стамбула мимо них скользил ослепительно белый в лучах солнца корабль. На противоположном берегу Трейси видела между деревьями серебристо-серое яли. Неожиданно она вспомнила причину своего приезда в Турцию, и это воспоминание принесло с собой новую волну боли.

– Простите, – неожиданно мягко извинился Майлс, – но бессмысленно терзать свою душу вопросами, на которые нельзя ответить. Я думаю, что на свете существуют люди, которым просто невозможно помочь при всем желании.

– Но надо хотя бы пробовать делать это! – горячо возразила Трейси. – Кто-то же должен пробовать! На свете слишком много равнодушных, которые очень легко бросают таких несчастных, как моя сестра. – Она поймала на себе его пристальный, внимательный взгляд и поняла, что сейчас Майлс Рэдберн думает об Анабель. Сделал ли он все, что мог, чтобы помочь женщине, которая была его женой, подумала Трейси Хаббард.

– Я знал одну девушку, очень похожую на вашу сестру, – наконец сказал Майлс, испугав Трейси тем, что приблизился к ее мыслям. – Моя жена Анабель была такой же очаровательной и веселой, как и ваша сестра. И ее также преследовала навязчивая идея самоуничтожения.

Трейси затаила дыхание, понимая, что находится на границе разгадки. Сейчас Майлс мог помочь ей ответить на все вопросы, которые волновали ее.

– Естественно, ходят слухи, что это я довел ее до смерти. Не сомневаюсь, что вы тоже уже слышали эти разговоры. Но то, что я якобы бросил ее в тяжелый для нее момент, – ерунда и глупости. Мне пришлось уехать, и за время моего отсутствия произошло что-то непонятное и ужасное. Мне кажется, я догадываюсь, что именно это было, но не уверен, кто виноват в том, что произошло, потому что не знаю, кто мог с такой силой желать ее смерти.

– Нарсэл говорит, что это вы очень хотели ее смерти, – сообщила ему Трейси. – Она считает, что вы в переносном смысле как бы надели власяницу, повесив портрет своей жены на стену своей спальни. Так вы наказали сами себя за ее смерть.

Эти жестокие слова, похоже, совсем не тронули его.

– На мой взгляд, это довольно логичное объяснение. Особенно если бы я был на самом деле таким человеком, каким меня считает мисс Эрим. Но я не такой. На свете не было ничего, чего бы я не сделал для Анабель.

Майлс Рэдберн дал ей ответ. Наконец он дал ей свой ответ.

– Тогда почему вы остаетесь здесь? – горячо поинтересовалась она. – Почему не работаете над своей книгой в каком-нибудь другом месте?

Когда он посмотрел на нее со своим обычным выражением нетерпения и холодности на лице, Трейси испытала почти облегчение.

– По-вашему, меня сейчас больше всего волнует эта книга? Я верю в ее ценность и важность и когда-нибудь обязательно ее закончу, конечно, но на первом месте у меня всегда стояла и сейчас стоит живопись. Как по-вашему, очень приятно чувствовать себя каким-то немощным уродцем, который хочет рисовать, но не может?

– Но почему здесь? – стояла на своем Трейси. – Может, вы бы смогли вновь начать рисовать, если бы уехали.

Майлс Рэдберн надолго замолчал.

– Я пробовал, – наконец ответил он, – но всякий раз мне приходилось возвращаться. Здесь способность рисовать покинула меня, и здесь я должен вернуть ее себе.

У Трейси возникло странное ощущение, что он, блуждая в лабиринте своих мыслей, завернул за какой-то угол и перестал говорить правду. Ей показалось, что он не впервые объяснял нежелание уехать отсюда таким способом, но это объяснение было лживым.

– А ваш портрет миссис Эрим? – спросила девушка. – Разве это не шаг к тому, чтобы вновь начать рисовать?

– Мне просто хочется, хотя бы на какое-то время, доставить Сильване удовольствие, – признался он, – но у меня нет ни малейшего желания увековечивать ее образ на холсте. Сегодня у меня ничего не получалось с портретом до тех пор, пока вы не обратили мое внимание на отражение в самоваре. Я решил поэкспериментировать с ним и посмотреть, к чему оно может привести. То есть в моем подходе к ее портрету появились кое-какие изменения. Правда, еще неизвестно, к какому результату они меня приведут.

Трейси с беспокойством слушала Майлса Рэдберна, не в силах отделаться от мысли, что он что-то скрывает.

– Так вы хотите остаться в яли только из-за этого портрета?

Майлс бросил на нее подозрительный взгляд и тут же отвернулся.

– Если хотите, можете назвать причину моего нежелания уехать из яли незаконченным делом, но, ради Бога, не задавайте праздных вопросов в угоду своему любопытству. – Он нахмурился, и неожиданно в глазах вспыхнуло предупреждение об опасности. – Занимайтесь своим делом. Закончите его и возвращайтесь в Америку. Впрочем, если хотите, плещитесь на мелководье, но не лезьте на глубину.

Трейси Хаббард ответила на его сердитый взгляд не менее сердитым, но в то же мгновение у нее вновь мелькнула мысль, что Рэдберн кривит душой, изображая гнев. Что ж, в таком случае и она должна притвориться, что сердится. Нельзя позволить ему догадаться, что она помнит его доброту, пусть и мимолетную, и прикосновение его пальцев, сжимавших ее руку, стараясь успокоить. Она поняла также, что миг близости стоит так мало, что равноценен иллюзии, и это понимание принесло с собой ощущение потери.

Майлс Рэдберн встал и отодвинул стул от стола.

– Ну что, вы намерены возвращаться домой? Трейси молча встала, и они направились к пристани. Она шагнула в лодку, и Майлс, после того как дал чаевые мальчишкам, вертевшимся у причала, запустил мотор.