Когда отец вышел из-за стола, Трейси испуганно вскочила на ноги. Громкой ссоры ей хотелось меньше всего. Она прекрасно знала, что отец не потреплет ее по щеке и не станет утешать или скажет, что любит ее больше всех. Она ждала от него еще одного подтверждения неприязни к ее старшей сестре и получила его. Пусть и с добрым намерением – восстановить в правах хозяйки Трейси, – но он испортит весь праздник. После того как он скажет то, что собирался сказать ее сестре, вечер будет безнадежно испорчен. Поэтому Трейси торопливо заверила его, что сейчас с ней все в порядке, она пришла в себя и сейчас ей уже не обидно. Отец не стал настаивать, хотя, несомненно, подумал, что отказ дочери от его помощи является очередным проявлением ее слабости.

Трейси выбежала из кабинета и вернулась к гостям. Анабель исполняла модную тогда песенку в собственной обработке. Она сидела на полу, скрестив ноги по-турецки и подогнув вокруг коленей голубую юбку, а вокруг собрались дети. Все раскачивались в такт мелодии песни.

Трейси нашла мать и прижалась к ее теплой руке. Рука обняла девочку, но Трейси знала, что только машинально – вся любовь и гордость матери были отданы старшей дочери. В тот момент двенадцатилетняя Трейси набралась смелости и раз и навсегда посмотрела в лицо правде, от которой она старалась отворачиваться всю свою предшествующую короткую жизнь. Она инстинктивно поняла в тот момент, что мать никогда не будет любить ее так же, как любила Анабель.

Но даже в двенадцать лет Трейси Хаббард была горда. И она решила больше не плакать.

За соседним столиком тихо булькало наргиле, и сладковатый аромат табака плыл к повзрослевшей Трейси Хаббард, которая пыталась рассказать о своих детских обидах Майлсу Рэдберну, мужу Анабель. История о том памятном дне рождения еще не закончилась, но она решила сделать маленький перерыв в ней.

– Нам придется пить очень крепкий чай, – заметила она. – Я совсем забыла о нем.

– Мне нравится крепкий чай, – кивнул Майлс.

Трейси сначала положила в стеклянные стаканы маленькие ложечки, чтобы стаканы не лопнули, и налила в них горячий крепкий чай. Потом разбавила заварку горячей водой из самовара. Когда в чай положили сахар и ломтики лимона, Трейси погрузилась в молчание. Майлс поднял свой стакан.

– За двенадцатилетнюю Трейси! За маленькую, честную и храбрую леди! Оказывается, вы еще в детстве научились принимать правду, какой бы неприятной и горькой она ни была, и смело жить с ней.

Трейси отхлебнула чай.

– Вся беда в том, что не научилась. Это еще не конец моей истории. Если бы она заканчивалась на этом месте, едва бы я запомнила ее на всю жизнь.

– Тогда расскажите остальное, – попросил Майлс Рэдберн.

Странно, подумала Трейси, что он оказался таким внимательным слушателем. Неожиданно она нашла в нем понимание. Он ничего не умалял, не подвергал сомнению, но и не сочувствовал притворно, и Трейси внезапно почувствовала к нему какое-то доверие.

То, что произошло вечером ее двенадцатого дня рождения, стало для нее незаживающей раной, которая не могла затянуться вот уже одиннадцать лет. Трейси приступила к рассказу финала своей истории голосом, лишенным эмоций. Именинный торт и мороженое, конфеты и осознание того, что она завидовала старшей сестре, оказались не очень удачной комбинацией, и Трейси в тот вечер пошла рано спать, чувствуя легкую тошноту. Рано заснув, она проснулась ночью и начала с отчаянием вспоминать этот несчастный день. В соседней комнате спала сестра, в доме царила тишина. Светящиеся часы на комоде показывали поздний час, и она решила, что родители сейчас тоже должны спать. Трейси лежала одна-одинешенька в темноте, понимая, что этой ночью только она не могла спать, и лелеяла свое раздражение на старшую сестру. Она подкармливала его и позволила ему расти до тех пор, пока не появилась угроза, что оно лопнет, как огромный воздушный шар.

В соседней комнате раздались тихие звуки. Это Анабель ходила по своей комнате. Трейси замерла и прислушалась. Сестра подошла к окну, потом снизу, с дороги, донесся очень странный крик какой-то птицы. Подобное происходило уже не в первый раз, и Трейси знала, что Анабель сделает дальше. Это всегда пугало ее и вызывало душевные муки. Если сейчас пойти в родительскую комнату, которая находилась в передней части дома, и все рассказать, то можно поставить сестру в ужасное положение. Это было бы не порядочно, с другой стороны, ей всегда казалось, что если не пойти и не предупредить родителей, то Анабель будут грозить крупные неприятности.

Трейси напряженно прислушивалась, как одевается сестра. Потом она услышала, как Анабель выскользнула из комнаты и спустилась по лестнице. Тихо скрипнула кухонная дверь. Трейси сказала себе, что ее сестра поступает неправильно, безнравственно и что нужно совершить добродетельный поступок, то есть рассказать обо всем родителям. Слегка дрожа, она встала и отправилась в их спальню. Трейси разбудила мать и отца и объяснила им, что произошло. Она до сих пор помнила, как отец, одеваясь, ругался, а мать горько плакала. Отец отправился на безуспешные поиски на улицу, а Трейси выглядывала из окна второго этажа, терзаясь своим предательством. Она первая увидела возвращающуюся Анабель. Трейси высунулась из окна и просвистела, страшно фальшивя, несколько нот из «Лондонского моста», давая сестре понять, что ей грозит опасность. Предупрежденная Анабель, однако, не испугалась. Она посмотрела на Трейси, улыбнулась и помахала рукой с поднятым большим пальцем, как бы призывая Трейси не бояться… или показывая, что ей наплевать на опасность.

Анабель вошла в дом, и, естественно, произошла дикая сцена. Старшая сестра наконец расплакалась, а отец Трейси громко выкрикивал по ее адресу ужасные обвинения. Все это было настолько отвратительно, что у Трейси в животе забурлило.

Анабель, напуганная и потрясенная, поднялась наверх и нашла младшую сестру в ванной комнате. Она умыла позеленевшее личико Трейси, успокоила ее и помогла вернуться в постель. Анабель, забыв про собственные проблемы и неприятности, приласкала младшую сестренку, а Трейси этого так не хватало тогда. Но сколько же горечи таило в себе это утешение!

– Вот как прошел мой двенадцатый день рождения! – закончила Трейси Хаббард. – Вот почему я никогда его не забуду.

– Потому что вы предали ее? – уточнил Майлс Рэдберн. – Да, я вас понимаю. И все же вы поступили правильно. Ваши родители должны были обо всем знать.

Трейси покачала головой.

– Поступила я правильно, но мотив моего поступка был неблагородным. Я рассказала им о делах сестры не для того, чтобы уберечь ее от неприятностей, а потому, что хотела наказать ее за то, что она была красивее меня, все ею восхищались. И самое главное за то, что наша мама любила ее больше, чем меня – в общем, мной двигала зависть, а вовсе не чувство справедливости.

Трейси почти на ощупь взяла стакан, потому что глаза ее застилали слезы.

– Через несколько недель после той ночи моя сестра убежала из дома, – продолжила девушка. – Она не могла больше переносить жестокое обращение со стороны моего отца, а я после ее бегства долго места себе не находила из-за того, что выгнала ее из дома.