— Ты это о чём, мама?

Серафима, сама тронутая установившейся вдруг душевной близостью с дочерью, почувствовала какое-то умиротворение и лёгкость на душе. «Отчего ж это раньше я не разговаривала так с дочкой? — подумала она. — Может, и в самом деле отпустить Янинку, пусть живет, как все». И оставив без объяснений её удивление, ласково похлопала дочь по руке. Подавшись вдруг вперёд и глядя на дочь заискрившимся взглядом, Серафима с таинственной гордостью произнесла:

— Эх, Янинка! Если б только деревенские парубки знали, какое у тебя приданое, враз бы очередь из женихов образовалась. Сама бы выбирала, кто тебе по душе.

Девушка опять непонимающе уставилась на мать, говорившую странные слова. Они всю жизнь недоедали, ходили в штопаных-перештопаных одёжках, а она — о каком-то приданом.

— Что-то я тебя не пойму… Ты что, собралась замуж меня выдавать? И какое может у нас приданое быть, кроме твоих шептаний?

— Э-э-э, доченька, вот тут-то ты уж послушай и не перебивай мать свою, потому как сейчас узнаешь хорошую весть или тайну — думай, как хочешь, — Хима сделала многозначительную паузу, а затем, понизив голос, почти шёпотом выдала: — И грошики у нас есть и даже золотка чуть-чуть. Так-то вот, милая моя.

Старуха замолчала, пристально наблюдая какой эффект произвела на дочку открытая ею тайна. А Янинка глядела на мать, не выказывая никакого удивления и тем более бурной радости. Она просто не поверила словам матери.

— Мам, ну какое у нас может быть «золотко», если всю жизнь, сколько я себя помню, мы даже хлеба вволю не ели? А в чём ходим? Да и откуда могли взяться у нас золото и гроши?

Хима разочарованно вздохнула. Дикого восторга на лице дочки она не дождалась.

— Деда своего, Корчака, небось и не помнишь? Совсем малая была… — тихо начала говорить старуха.

— Отчего ж не помню, помню. Правда, смутно. И что-то страшное сталось у нас на хуторе — тоже помню. А ты же мне никогда об этом и не рассказывала.

— Не рассказывала… потому что ты многого и не поняла бы. Да я и сама до сих пор многого не пойму. Одно лишь знаю наверняка: мужичьё всегда с готовностью ищет виновников своих бед на стороне. То ли сосед во всём виноват, то ли пан с приказчиком. Ну а уж если поблизости живёт нашей масти кто, всё на его голову сваливается. Вот и дед твой, Корчак, попал под гнев мужицкий. Погубили, дочка, деда твоего…

— Но ведь просто так нельзя человека погубить. Ну и что, что дед колдовство знал трошки. А урядник, а власти что? Нашли злодеев?

— А кто ж его знает, что там они решили. Списали, видать, всё на пожар, а сами и рады, что чужими руками от колдуна избавились. Деда-то твоего побаивались…уважали, знамо.

— Мам… наверное, дед всё-таки… утворил что-то?

— Не знаю. Да и некогда было разузнавать кого, чего, да за что?

Вспомнив тот трагический день, Серафима тяжко вздохнула и о чём-то задумалась, глядя в закопченное окошко.

— Мам, а что вдруг ты про деда вспомнила? — тихий голос Янинки потревожил задумчивость старухи.

— А-а… ну так я и говорю, что есть у нас гроши, дочка. Часть от деда твоего сберегла, часть сама собрала. Недоедала, как ты говоришь, недосыпала, всё на чёрный денёк припрятывала. Да вот кто ж его знает, когда тот чёрный денёк настанет? Может, у нас этих деньков-то чёрных — по двенадцать месяцев в году.

Серафима вдруг поймала себя на мысли, что ей доставляет удовольствие открываться и делиться своей тайной с дочерью. Хотя в её планы пока и не входило рассказывать Янине о припрятанном богатстве, но в порыве откровения она решила, что хуже от этого не будет.

Давным-давно, после бегства из сожжённого хутора у Серафимы, кроме немногого наспех прихваченного скарба, на руках оказалась шкатулка. В ней Серафима обнаружила деньги и несколько небольших золотых украшений. Она лишь позже вспомнила слова своего убитого тогда батьки, что это поможет им выжить. Где и как он раздобыл то золото, остаётся только догадываться. Но и здесь особой изворотливости ума не надо: Корчак был одним из сильнейших ведьмаков в своём роду, и вероятно за какие-то услуги ему заплатили украшениями.

Деньги те потом быстро улетучились. Видя, как они тают, Серафима украшения приберегла. Мало того, она вскоре и сама начала откладывать небольшие сбережения. Вот так у неё сейчас и имелись солидные по бедняцким меркам накопления.

Вкратце поведав обо всём этом дочке и всё равно видя в её глазах сомнение, старуха вдруг проворно шмыгнула под печь и через мгновение вытащила оттуда старую потрескавшуюся от времени шкатулку. Не сводя взгляда с Янинки, она торжественно открыла заветный ящичек.

Вот теперь Янинка была несказанно удивлена. Такого богатства она никогда в жизни даже и не видела. Пребывая в трепетном волнении, она с надеждой произнесла:

— Мам, так может нам в село податься?.. Хату добрую купить… Всё ж среди людей веселее…

— Нам, доченька, худо с людьми будет. Сколько я тебе толкую: случись беда какая — всё на нас сваливать будут. Я уж свой век тут буду доживать. И ты, донька, будь со мной. А ежели хочешь средь девок да хлопцев развеяться, ходи на игрища ихние. Я перечить не стану… Ну а с людьми… Я думаю, они знают, что в моём деле — ты мне не помощница, — то ли с укором, то ли с сожалением произнесла старуха и тут же бодро добавила: — Да прежде нарядов прикупи в местечке. Красавицей будешь на загляденье. Я-то уж знаю: болит душа у тебя, когда хлопцы да девки за околицей собираются.

Сердце девушки радостно трепетало от предвкушения приятных событий. Ещё час назад она никогда бы не поверила, что разлад с матерью так благополучно разрешится. Вот уж не зря говорят, что не было добра, так худо помогло.

Янинка пока не задумывалась, как её примут на гулянках, как возвращаться поздней ночью одной? Это было не главное! Главное — она сможет увидеть ЕГО. И предстанет перед всеми в изумительных нарядах, каких не будет даже у самых завидных и богатых девчат.

В томительно-сладостных мечтаниях Янинка даже и не задумывалась о возможности горького разочарования. Она была полностью уверена в своём успехе.

Мать и дочь ещё долго и неторопливо вели душевную беседу. Не высказывались упрёки, не вспоминались обиды. В их маленькой семье в кои-то веки впервые проросло семя взаимопонимания и лада.

Видя, что Янинка пребывает в мечтательно-блаженном состоянии, Серафима наконец решилась на главный вопрос:

— Ну, а кто же, доченька, сердце тебе встревожил? Уж не пастух ли тот лопоухий? — ловко поддела в шутку старуха.

— Не, не он! Новый лесник панский! — почти самопроизвольно вырвалось у Янинки, и лицо её зарделось от смущения.

— Ну и добре, — облегчённо выдохнула Серафима и снова ласково погладила дочку по руке. — Лучше уж и не надобно…

Янинка непонимающе заглянула в глаза матери. Уж не впервой она улавливала в её словах странные недомолвки. Но, пребывая в радужных мечтаниях, девушка не придала этому особого значения и быстро забыла о таких малозначимых странностях. У неё и так голова шла кругом от радостных грез.