– Кое-кто времени даром не терял, – говорит она.

Я тянусь к ее теплым рукам.

– Может, пора возвращаться домой.

У нас почти закончились деньги, это был наш последний шанс. Софи смотрит на меня, кивая понимающе. Я чувствую, что при мысли о возвращении ее наполняют одновременно ощущение успокоения и грусть. Как и меня.

– Смотри, – говорю я, вытаскивая свой потрепанный блокнот. – Перед путешествием я составила список, перечень всего, что может пойти не так.

Я указываю пальцем на испачканную водой страницу, исписанную моим почерком.

Софи читает, пытаясь имитировать мой голос, придавая ему певучесть.

Что может пойти не так, когда мы будем путешествовать по Америке, присоединяясь к различным сектам?

Мы ничего не снимем и вернемся обратно с пустыми руками.

Мы истратим все деньги.

Мы с Софи рассоримся и никогда больше не будем разговаривать друг с другом.

Одна из нас впадет в истерику, рассыплется, сойдет с ума.

Одна из нас захочет остаться в какой-нибудь из сект или бросит другую.

Путешествие окажется бессмысленным и пустой тратой времени.

Все подумают, что я сумасшедшая/идиотка, что делала это.

Мгновение мы обе молчим. А затем разражаемся смехом, неудержимым и сильным, так что мы едва дышим.

– Все, что записано в твоем дурацком списке, случилось, – говорит Софи сквозь хохот.

Я задыхаюсь, вытирая слезы.

– Не волнуйся, я буду с тобой разговаривать, нам надо вернуть этот гигантский пикап обратно в Лос-Анджелес, – продолжает она. Потом смотрит на меня, подняв одну бровь, как будто собираясь пошутить, и говорит:

– Эй, идиотка! С днем рождения!

Это мог быть день, когда все изменилось.

Атмосфера в доме наэлектризована, хотя сейчас утро, и все должны были бы спать. Слухи бурлят и циркулируют по дому.

Кто-то сказал, что это случилось в Париже, кто-то – что в Аргентине, кто-то упоминал об Испании. Все, что я знаю точно, так это что прошел большой рейд в нашей группе. Где-то в одной из многих наших коммун в мире.

Я босиком спускаюсь по пятисотлетней лестнице, следуя за шумом, издаваемым людьми, машинами и суматохой внизу. Хруст гравия указывает: источник у передней подъездной аллеи. Я открываю дверь в столовую и крадусь впотьмах. Полы холодят пальцы ног. Я не включаю свет, поэтому никто не знает, что я здесь. Нахожу место, где можно выглянуть в окно. Хватаюсь руками за стекло и скрючиваюсь, чтобы оставаться невидимой.

Я замечаю папу, стоящего у входной двери, его силуэт вырисовывается в свете прожектора, разгоняющего темноту этого страшного утра. Люди тычут в сторону папы микрофонами; на доли секунды его освещают камеры, вспыхивающие, как молнии. На подъездной аллее стоят машины и фургоны репортеров, их поток выплескивается на дорогу, ведущую в деревню. Я не могу разобрать, что папа им говорит, но что бы сегодня ни случилось, это нечто грандиозное.

* * *

– Это время настало НЫНЕ! Время великих гонений, – дядя Эндрю во время молитвы этим утром.

Все сидят прямо, все сконцентрированы. Даже мой брат Джоэль слушает.

Глаза дяди Эндрю горят, он почти не моргает.

– Прошлой ночью и этим утром состоялись рейды. Армия дьявола, полицейские, ворвались в наши дома и похитили наших детей.

От его слов в комнате будто исчезает воздух.

– Это произошло во Франции.

Он делает паузу.

– Это произошло в Аргентине.

В комнате делается еще тише.

– И это случилось в Испании.

У меня такое чувство, что он наслаждается своим драматическим тоном. Я не смею оглядеться, но мне и не нужно. Я ощущаю, как вкус опустошения, ярость и праведное негодование наполняют битком набитую гостиную. Я вдыхаю их, и они царапают мне горло, будто расплавленный металл.

Мой ум вращается на полных оборотах: только один рейд в Великобритании, всего лишь ради одного мальчика-младенца, изменил наши жизни в мгновение ока. И сейчас – рейды в трех странах? И все спланированные? В одно и то же время? Это в самом деле начало Великих гонений, которых мы ждали, начало Конца времен. Библейские пророчества вот-вот исполнятся, и ничто больше не будет прежним.

Моих отца и матери нет здесь, в это время они должны быть на переднем крае. Они сказали, что это их «призвание», их цель; что группа нуждается в них сейчас более чем когда-либо.

Дядя Эндрю продолжает:

– Семья, Дедушка и Мама Мария никогда так сильно не нуждались в этом доме, как сегодня. Наша миссия важна чрезвычайно. Это ясно? Мы должны быть на высоте. Никакой лени, никаких пререканий, спокойствие и распорядок. Оставайтесь «в Боге». Поняли? Мы должны молиться за наших братьев и сестер и за детей, которых у них забрали.

Он начинает молиться, но его голос исчезает, уходит на задний план. Я мысленно проношусь через окна гостиной, чтобы отправиться в места, подвергшиеся рейдам. Я вижу их все, ярко и невероятно реалистично.

Я в Париже. Едва рассвело. Солдаты в круглых шлемах и зеленом камуфляже появляются в низком тумане, словно вдруг ожили страницы одного из комиксов Моисея Дэвида. Грубые мужчины вытаскивают кричащих детей за волосы, отрывая их от матерей. Матери рыдают, словно у Иерусалимской Стены, с обнаженными грудями, мокрыми от пота волосами. Они кричат: «НЕТ, НЕТ, НЕТ! Не трогайте моего ребенка!» Отцы в наручниках, на коленях, торжественно принимают свою судьбу.

Полночь в Аргентине. Матери и отцы поют «Зов революции», пока их окружают во дворе дома. Они стойки и непреклонны. Их раздевают донага, как в наших историях Конца времен, ведут к ледяному озеру и требуют отречься от Моисея Дэвида.

– Отрекитесь от него, и мы отпустим вас! – кричит солдат, направляя на их головы пистолет.

И один за другим они падают в замерзшее озеро. Не склонившись. Не уступив. Фатальное решение следовать своей судьбе и обрести высшую награду: мученичество.

Может случиться все что угодно. И следующими можем быть мы.

– Аллилуйя, спасибо, Господь, аллилуйя, спасибо, Господь, – звук говорения на языках развеивает мои фантазии. Я сжимаю руку Марии в волнении, мои глаза горят под опущенными веками, я трепещу в ожидании катастрофы.

* * *

Дядя Эндрю не лгал, мы должны быть готовы и оставаться настороже; тридцать разных СМИ заявятся в дом уже через сорок восемь часов. Они повсюду, всегда сопровождаемые одним из взрослых, обычно это команда из трех или четырех. Кто-то из журналистов держит документы, другой – палку с микрофоном на ней, кто-то еще с видеокамерой, иногда тоже со вспышкой. Но среди всех этих людей, с их командами и техникой, мои родители – звезды шоу.