Внезапно его взгляд упал на краешек газеты, видневшийся из-под блюда с праздничными пирожными, стоящего на столике из вишневого дерева под зеркалом.

Странно, обычно Матильда не отличается неряшливостью. У каждой вещи у них в доме есть свое место. Лотто подвинул блюдо в сторону, и у него внезапно подкосились колени.

С фотографии на газетной странице ему робко улыбался Лео. Под его фотографией шла коротенькая заметка. Перед глазами запрыгали строчки:

«Подающий надежды британский композитор утонул близ острова в Новой Шотландии». «Трагедия», «Огромный потенциал», «Итон и Оксфорд», «Ранние успехи в скрипке».

«Известен своими агармоничными, глубоко эмоциональными произведениями».

«Не женат».

«Общество скорбит вместе с родителями».

Несколько слов от других известных композиторов.

Лео был известен куда больше, чем думал Ланселот.

Все невысказанное между ними вдруг придавило его невыносимой тяжестью.

Еще одна дыра.

Тот, кто еще совсем недавно был жив, теперь ушел навсегда.

Лео в ледяной воде. Декабрь, подводные течения, любое дуновение ветра у воды может превратиться в смертоносную ледяную пулю. Он представил, как над ним смыкается тяжелая масса ледяной воды, и содрогнулся.

Нет, все было не так, не так…

Чтобы устоять на ногах, Лотто схватился за стол и сделал глубокий вдох. Когда он открыл глаза, увидел в зеркале собственное белое лицо, а над своим левым плечом – Матильду, стоящую на верхних ступенях лестницы. Она наблюдала за ним. Без улыбки, пристально, похожая в своем красном платье на окровавленный кинжал.

Бледный декабрьский свет, льющийся в окно, обнимал ее за плечи. Где-то в кухне распахнулась дверь, и дом заполнился звонкими детскими голосами, зовущими дядю Лотто. Рейчел крикнула: «Приве-ет!» Бог разразилась громким лаем, раздался смех Элизабетт, а затем их негромкое пререкание с Рейчел, а Ланселот и его жена все так же молча смотрели друг на друга в зеркало. Затем Матильда сошла на одну ступеньку вниз, и старая добрая улыбка вернулась на ее лицо.

– Веселого Рождества! – довольно сказала она своим глубоким и чистым голосом.

Лотто дернулся, как если бы прижимал ладонь не к столу, а к раскаленной плите, но взгляд Матильды пригвоздил его к месту и не отпускал, пока она медленно, очень медленно спускалась по лестнице.

6

– МОЖНО МНЕ, ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ, прочитать то, что вы написали вместе с Лео? – спросила Матильда его однажды ночью, когда они уже легли в постель.

– Возможно, – сказал Лотто, переворачиваясь и подминая ее под себя. Его руки забрались ей под рубашку.

Позже, когда она выпуталась из простыней и села, вся разрумянившаяся, спросила еще раз:

– Это значит «да»?

– Эм, – мягко сказал Лотто, – я ненавижу этот провал.

– Так значит «нет»? – уточнила она.

– Нет, – подтвердил он.

– Хорошо, – сказала она.

На следующий день Лотто нужно было встретиться в городе со своим агентом. Когда он уехал, Матильда поднялась на чердак в его мастерскую, всю заваленную бумагами и заставленную кофейными кружками, медленно обрастающими пушком. Там она открыла папку с наработками и принялась читать.

Потом встала и подошла к окну.

Подумала о мальчике, утонувшим в черной ледяной воде. О русалках. О себе.

– Жаль, – сказала она Бог. – Из этого могло бы получиться нечто действительно потрясающее.

«Анти-го-над»

[Первый набросок с пометками для муз.]

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Антигона (Го): контртенор – за сценой; на сцене – кукла в воде или голограмма, способная создать иллюзию того, что вся опера погружена в стеклянный аквариум.

Рос: тенор, возлюбленный Го.

Хор из двенадцати человек: боги, шахтеры и простые горожане.

Четверо танцоров.

Акт I. Солип

Занавес открывается. Черная сцена. По центру – цилиндрический бассейн, освещенный и расположенный так, чтобы сцена напоминала пещеру. Антигона внутри. После всех прошедших эпох очень трудно назвать ее человеком. От нее осталась лишь бледная тень.

[Лео: «Древние мотивы не могут и не должны звучать слишком тихо. Они – как буря, идущая издалека, с капающими звуками и раскатами грома. С шепотом налетающего ветра. Шарканье, биение сердца, шорох кожистых крыльев, как у летучих мышей. Обрывки, которые трудно назвать музыкой. Голоса, звучащие как будто из-под горы. Разговоры в зале также очень важная составляющая, чем громче будут все звуки, тем лучше и гармоничнее будет ритм».]

Свет в пещере понемногу становится ярче, а в зале, наоборот, гаснет. Зрительский зал затихает.

Антигона просыпается, садится. Она бродит по пещере и начинает петь свою первую арию, жалобную и горестную. Над сценой установлен экран, где будет перевод. Язык Антигоны – древнегреческий, без примеси временных оборотов, падежей и родов; несколько искаженный тысячелетием, который она провела в уединении, но все же разбавленный словами, просочившимися в ее пещеру из верхнего мира, – немецкими, французскими и английскими. Антигона очень зла и определенно безумна.

Она двигается по пещере и рассказывает о своей жизни. Вокруг нее – сад из мха и грибов и молочно-белые черви. Ее одеяние – волосы и паутина, растущие все длиннее и пышнее.

Со сталактитов под потолком неторопливо капает вода. Ее одиночество невыносимо. Ее окружают только летучие мыши с лицами младенцев, которых она породила, но они не способны сказать больше десяти слов – собеседники из них ужасные.

Антигона не намерена мириться со своей судьбой.

Ее ария – обращение к богам, проклявшим ее бессмертием. Она пыталась повеситься, но у нее ничего не вышло, и она очнулась в саване с пылающими следами веревки на шее. Рядом с ней лежал мертвый Гемон. Его кости она теперь использует как ложки и посуду. Его череп, чаша в руках Антигоны, – причина нового всплеска ее гнева, направленного против богов.

Свет медленно переходит от пещеры Антигоны к хору, облаченному в тоги и одеяния богов. Свет отражается от металлических элементов их облачения, поэтому смотреть на них очень трудно. Вначале кажется, что они – просто шесть колонн, окружающих омут Антигоны, но затем мы начинаем замечать их символы: крылья на сандалиях Гермеса, оружие Марса, сову Минервы и так далее.

Они поют на английском. Бессмертие Антигоны было даром, а не проклятием, поэтому она будет заточена в пещере до тех пор, пока, разъяренная и высокомерная, не научится благодарности.

Далее следует флешбек – танец, повествующий о том, что случилось с Антигоной. Танцующие двигаются вокруг омута, водяные блики пляшут на их телах, придавая им дикий и странный вид. Они исполняют небольшую пантомиму, в ходе которой братья Антигоны, Полинек и Этеокл, дерутся и погибают, после чего Антигона дважды хоронит Полинека вопреки приказу царя Креонта. Креонт призывает на суд богов, Антигона сбегает и пытается повеситься. Гемон кончает жизнь самоубийством, то же самое делает и Эвридика. Креонт погибает. Сцена утопает в крови.