«Старый, добрый Робби Фрост, – подумал Лотто. – Кто бы ни сказал, что мир закончится во льду, он был прав».

[Чушь. В огне.]

Здесь он умрет от голода, это точно. Из еды у него осталось только яблоко, случайно прихваченное во время ланча, коробка батончиков мюсли для похудения, которые положила ему Матильда, и последняя пачка лапши рамэн.

Но даже если он и не умрет от голода, то наверняка скончается от потери крови из щеки. Из-за перелома копчика у него начнется заражение. Электричества нет, а вчера, в приступе пьяного буйства, он сжег все запасы дров. Теперь он замерзнет насмерть. Кофе у него тоже не осталось, а отсутствие кофе в таком месте – настоящая трагедия. Лотто натянул на себя всю одежду, какую только смог отыскать, и закутался в плед. Из футляра для ноутбука получилась неплохая шапка. Гигантский, точно игрок в регби, он завалился на кровать и съел разом все батончики. Только проглотив последний, он понял, какая это была ошибка: батончики были на вкус как теннисные мячики, пролежавшие в кустах три сезона. К тому же один такой батончик содержит восемьдесят три процента белков. Значит, он только что съел четыреста девяносто восемь процентов и умрет от заворота кишок раньше, чем от потери крови или обморожения.

И хуже всего то, что вчера он выжал батарею ноутбука до капли и даже не подумал поставить его на зарядку. Это ведь всегда можно сделать утром! А от руки он уже очень давно ничего не писал. Почему он так давно ничего не писал от руки? Как так вышло, что он потерял навык владения этим, можно сказать, базовым искусством человечества?!

Лотто пытался заучить будущий текст так, как это делал Мильтон, когда вдруг услышал шум мотора и отдернул занавеску. Блейн! Это его пикап пробирался к домику!

Машина остановилась недалеко от крыльца. Блейн смел пыль с окна, выбрался наружу и заскрипел по снегу своими тяжелыми лыжными ботинками, направляясь к двери.

Лотто вмиг передумал умирать и распахнул перед ним дверь, забыв, как выглядит.

– Мой спаситель! – воскликнул он.

Блейн оглядел его с головы до ног и расхохотался.

В главном здании резиденции установили койки, точно как в лагере. Обогреватели работали на всю катушку, плиты полнились газом, и еды было хоть отбавляй. Единственной проблемой оставалась связь, но их заверили, что в ближайшие дни она будет восстановлена и телефоны заработают.

Так и образовалось Общество выживших художников, в тепле и уюте, сердцем которого стал композитор Уолт Уитмен, принесший с собой бутылочку отменной сливовицы.

Когда они сомкнули стаканы, Лотто улыбнулся и кивнул ему. Уолт Уитмен улыбнулся в ответ – кажется, их конфликт остался в прошлом. В приступе благодушия Лотто даже стащил для него немного пряников из местного холодильника, за что композитор отблагодарил его парой кашемировых носков.

Лео так и не явился, хотя Лотто ждал его весь вечер.

В конце концов он не выдержал и отвел в сторонку Блейна, тот как раз привез им запас дров, которого хватило бы на месяц, и собирался ехать выковыривать собственный дом из ледяного капкана.

– О! – сказал он, когда Лотто обрисовал ему ситуацию. – Так ведь я заезжал за ним, но мальчик отказался. Он сказал, у него достаточно дров, а еще арахисовое масло, хлеб и целый кувшин воды. Он не хотел отрываться от работы. Мне показалось, он вполне в порядке… Ох, господи, я ошибся, да?

Ланселот заверил его, что нет, но сам подумал – да. Ужасно заставлять человека в одиночестве бороться со стихией. Неужели он не читал Шеклтона или не слышал о ледовом патруле «Выносливость» и истории о каннибализме в жутких условиях? А все эти страшные сказки про ледяных гоблинов, выбирающихся из лесу по ночам, чтобы влезть в чей-нибудь дом!

Глубокая ночь. Лео, как всегда, будет работать, а потом услышит вдруг, как что-то скребется у него за дверью. Босоногий Лео выйдет на крыльцо узнать, в чем дело, и услышит какое-нибудь волшебное пение, доносящееся со стороны деревьев. Заинтригованный, он выйдет прямо на снег, и дверь захлопнется у него за спиной! В его дом влезут ледяные гоблины. Лео будет стучать и стараться открыть, но пути назад уже не будет. Нечисть будет плясать в его доме вокруг жаркого пламени, а он, точно Девочка со Спичками, будет жаться к входной двери, мучимый видениями, пока его дыхание в конце концов не замерзнет. И тогда все. Лотто представил себе окоченевший от холода, посиневший труп Лео. Его пробрала дрожь, несмотря на то что в доме, благодаря большой компании и прожорливым каминам, было жарко, как в тропиках.

Вскоре все керосиновые лампы погасли. Писатель отложил гитару, и подобревших, довольных художников, согретых сливовицей, потянуло ко сну. А Лотто все никак не мог выкинуть из головы бедного, промерзшего и одинокого мальчика, запертого в сердце обледеневшего леса.

Лотто перевернулся на своей кровати и постарался больше не шевелиться, чтобы скрип пружин и возня не разбудили остальных, но в конце концов не выдержал и решил прогуляться до старого телефона, проверить, не починили ли связь и не может ли он теперь поговорить с Матильдой. Однако телефоны были по-прежнему немы, а в прачечной к тому же было очень холодно. Он вернулся в библиотеку, сел у окна и принялся глядеть, как чернило ночи стекает с полей. Сидя там и сонно перебирая в воспоминаниях волосы Лео, представляя себе его горячий румянец, Лотто не заметил, как забылся зыбким сном…

Когда он увидел крошечную темную фигурку, пробирающуюся через лес, немедленно вскочил. На фоне лунного света и сияющих льдов человечек выглядел как персонаж из какой-нибудь жуткой сказки. Он шел, становился все ближе и ближе, а белое лицо под вязаной шапкой становилось все четче. Солнце поднялось в Лотто, когда он понял, что это Лео.

Он распахнул перед ним кухонную дверь. И, несмотря на то что прикосновения всегда были чем-то запретным для них, сжал его гладкие сильные плечи и крепко обнял, вдыхая аромат кожи за ухом, наслаждаясь прикосновением его пушистых, детских волос к своему лицу.

– Я так волновался, – сказал он тихо, чтобы не разбудить остальных, а после нехотя разжал объятия.

Лео с усилием взглянул на Лотто. Он выглядел так, словно готов был вот-вот рухнуть наземь.

– Я закончил арию, – сказал он. – Я… я не спал три ночи. Просто валюсь с ног. Пойду к себе и посплю. И… гм, честно говоря, я уже готов сыграть для тебя, если, конечно, Блейн отпустит тебя… и даст с собой немного еды.

– Да, – сказал Лотто. – Конечно! Соберу нам что-нибудь поесть, и мы наконец-то сможем все обсудить. Будем говорить, говорить и говорить часами! Останешься позавтракать с нами?

Лео затряс головой:

– Я умру, если сейчас же не посплю. Я просто хотел пригласить тебя. А пока что все – блаженное забытье, буду спать так долго, как только смогу… – Он улыбнулся. – Ну или пока ты меня не разбудишь.

Лео двинулся к двери, но Лотто его удержал:

– Лео, а откуда ты знал, что я… не буду спать?

Лео вспыхнул так сильно, что Лотто показалось, будто он чувствует тепло его щек даже издалека.