Помимо денег и богослужебных предметов нередко жертвовали иконы. Их было даже в избытке, причем некоторые были весьма ценными. Кроме полковой церкви «в каждой роте для обеспечения нужд военнослужащих оборудовались образные комнаты»[574], в которых эти иконы размещали. Всего «Вестником военного и морского духовенства» за 1914–1916 гг. упоминалось 24 случая особо крупных денежных пожертвований на сооружение и украшение полковых церквей. Причем частота жертвования оставалась приблизительно одинаковой на протяжении всего времени, а собиравшиеся средства намного превышали магазинную стоимость походной церкви.

Справиться с задачей организации мест для богослужений в 1914 г. удавалось лишь отчасти. В неразберихе первых дней войны как-то не обращали внимания на то, что богослужения если и ведутся, то довольно часто под открытым небом или в местах, для этого вовсе не подходящих. Если в резерве еще удавалось что-нибудь приспособить, то к позициям священник и подобраться-то не всегда мог[575], а достигнув позиций, не всегда имел возможность найти время для молебна среди боя. Многие священники вообще не проводили богослужения перед боем.

31 июля Г. И. Шавельский отправился на фронт в поезде великого князя Николая Николаевича[576] и 2 августа прибыл в ставку, где сразу же озаботился устройством церкви. «С первого же дня <…> установились ежедневные, утром и вечером, церковные службы, – сообщал он впоследствии в воспоминаниях. – Сразу же сорганизовался прекрасный хор. Пело на первых порах, правда, всего десять человек, но зато это были отборные певцы придворной капеллы и петроградских хоров: митрополичьего и Казанского собора. Церковь сразу завоевала симпатии чинов штаба. Великие князья неопустительно бывали на воскресных и праздничных литургиях, а иногда и на всенощных»[577].

В начале сентября о. протопресвитер отправился на Северный фронт и в дальнейшем совершал инспекционные поездки почти беспрерывно[578]. Инспекции выявляли огромные проблемы. У некоторых полков не было собственных священников, изредка приезжали священники из другого полка. Священнослужители не могли урегулировать отношения с полковым начальством, и почти нигде не было достойных оборудованных церквей. Иногда для богослужений приспосабливали какие-нибудь здания, даже разрушенные и покинутые католические церкви и кирхи, а также православные церкви в Галиции. Священник Василий (Сукачев) описывал богослужение в Галиции – в сельской православной церкви. Прежнего священника повесили австрийцы, и, когда русские заняли населенный пункт, полковой батюшка отслужил молебен в пустовавшей православной церкви. Пришли на молебен и местные жители. «Церковь и вера быстро сблизила. <…> Наши воины уже не чуждые пришельцы для галичан»[579].

Нередко для богослужений использовались униатские церкви. Пострадали они от австрийцев не меньше, чем православные. «Маленькая, бедная униатская церковь <…> холодно и сыро, окна выбиты, и ветер свободно гулял, играя пламенем свечей; иконы во многих местах прострелены, большая икона – Распятие Спасителя – очень пострадала, я заметил отверстия от пуль в терновом венце на главе, в груди и в ногах Спасителя; в алтаре на огромном престоле с дарохранительницы сбит пулей крест. <…> Недавно в селе этом был бой, австрийцы осквернили храм, обратив в свое жилище, и во время перестрелки храм пострадал»[580]. Надо отметить, что в отличие от австрийцев русские в Галиции относились к инославным церквам бережно, не оскверняли их, не запрещали верующим из местного населения присутствовать на православных богослужениях в этих церквах[581].

Об устройстве православных церквей на занятых территориях Галиции довольно подробно рассказывал в своих воспоминаниях митрополит Евлогий (Георгиевский). 14 мая 1914 г. он был поставлен архиепископом Волынским и Житомирским (до него кафедру занимал Антоний Храповицкий). Назначенный управлять церковными делами в оккупированных областях, он с осени 1914 г. руководил массовым обращением в Галиции униатских приходов в православие. Униатские церкви в некоторых местах передавались православным[582]. «На службах бывали тучи солдат. Бесконечная вереница исповедников и причастников без числа. <…> Храм хоть отчасти удовлетворял религиозным нуждам солдат – до этого не было ни одного православного храма (кроме маленького генерал-губернаторского и походных церквей в лазаретах)»[583].

Митрополит Евлогий написал письмо протопресвитеру Шавельскому. «Указание на эти непорядки он (Шавельский. – Л.Ж.) счел личной для себя обидой <…> спешно была организована военно-походная церковь в огромном военном манеже; он вмещал до 7000 человек»[584].

Между Евлогием и Шавельским сложились довольно натянутые отношения. Евлогий пытался ограничить полномочия Шавельского на занятых территориях[585]. Шавельский, в свою очередь, находил действия Евлогия поспешными и раздражавшими местное население[586]. Шавельский даже подал рапорт в Священный Синод 17 февраля 1915 г. о том, что военные священники «просят указаний, как им поступать, когда оставшиеся без своих священников галицийские униаты обращаются к ним с просьбами о совершении треб и богослужения. Если отказывать униатам в их просьбах, то они пойдут к римско-католическим ксендзам, после чего навсегда будут потеряны для православия; если же требовать от них торжественного присоединения и торжественно присоединять их к Православной церкви, то в случае обратного занятия австрийцами галицийской территории воссоединенные будут обвинены в государственной измене и подвергнутся казни»[587].

Тем не менее Шавельский выполнил распоряжения Священного Синода, которые призывали епархиальных преосвященных и о. протопресвитера военного и морского духовенства «предложить более состоятельных из подведомственных им церквей и монастырей уделить, насколько это окажется возможным, церковные и богослужебные предметы, не имеющие археологической ценности, в пользу православных церквей в Галиции»[588]. Собранные вещи и деньги полагалось отправлять в Галицко-русское общество в Петрограде (Французская набережная, д. 8) в распоряжение преосвященного Евлогия.

Вскоре обстановка на фронте изменилась, и началась эвакуация церковного имущества из Галиции[589]. Эвакуации подлежали иконы, колокола, метрические книги, хоругви и даже мелкая церковная утварь. Прибывшее в Москву церковное имущество поступало на Центральный склад эвакуированных вещей Западного края, откуда распределялось по кладовым монастырей и церквей и даже по складам московских городских скотобоен.

Таким образом, с весны 1915 г. пользоваться стационарными помещениями для организации богослужения становилось все труднее. В 1916 г. служить приходилось «и в помещении вокзала, и на открытом воздухе, и в палате госпиталя, и даже под крышей сарая»[590]. Солдаты нередко принимали деятельное участие в сооружении временных церквей, приспосабливая под них крытые землянки. Офицеры тоже позитивно относились к импровизированным местам богослужения[591].

Платить за устройство походного храма, за материал и работу приходилось из собственного кармана, «экономических или артельных сумм». Сооружение церкви требовало довольно длительного времени – до 50 дней. В 1916 г. священник Хрисанф (Григорович) опубликовал в журнале «Вестник военного и морского духовенства» статью