иконы по присылаемым размерам писала Ирина Петровна Ямасита[533]. Часть икон – например, в Хаматера – были вывезены самими пленными из Порт-Артура. Кроме того, среди военнопленных оказалось «много просящихся писать иконы. Потому разосланы иконописный материал и инструменты: в Мацуяма – офицеру Инглизу, в Сидзуока – офицеру Рейнгардту, в Хаматера, Нарасино, Тоехаси – нижним чинам»[534]. Для церкви в Хаматера иконы писал Павел Петрович Хаулин. Он оказался очень талантливым иконописцем и писал даже по заказу о. Николая для миссии «Воскрешение Лазаря»[535].

Таким образом, иконы сопровождали солдат во все моменты войны, разделяя с ними и ужасы поражений, и тяготы плена. Большинство из них относилось к классической иконографии и не имело никаких особенных черт, позволяющих установить связь иконы с Русско-японской войной. Сюжетные предпочтения, конечно, имелись. Связаны они были либо с историей полка и полковой иконой, либо с нуждами полковой церкви, либо, наконец, с личными пристрастиями владельцев.

Икона традиционного письма, по мнению Стивена Норриса[536], больше отражала потребности войска, воплощая в себе «символ национально-культурной идентичности».

Вместе с тем ощущается некоторая потребность в «своей» иконе. Потребность эта восполнялась за счет религиозных картинок, лубков религиозного содержания. Один из самых распространенных образов этих картин – архистратиг Михаил. Встречаются также изображения «святых воинов Георгия, Феодора, Евстафия и Димитрия, побивающих различные силы зла»[537].

Имеется также икона, теснейшим образом связанная с Русско-японской войной[538].

Согласно преданию, в 1903 г., накануне Русско-японской войны, Пресвятая Богородица явилась одному матросу, участнику обороны Севастополя, живущему в Бессарабии. Богородица повелела написать свой образ и доставить его в крепость Порт-Артур, обещая свое покровительство и победу русскому воинству тотчас по прибытии святой иконы в крепость.

11 декабря 1903 г. этот человек прибыл в Дальние пещеры Киево-Печерской лавры и рассказал о своем чудесном видении монахам.

Начался сбор пожертвований на написание образа. 10 000 богомольцев приняли участие в сборе средств, каждый вносил по 5 копеек, больше не брали. Так были собраны средства на краски и материал для иконы. Иконописец Павел Федорович Штронда, «с верою дерзающе о Господе, приступи к труду и, исполняя повеление Богородицы <…> сооруди икону», следуя точному описанию матроса, все время находившегося рядом. По краям иконы сделали надпись: «Торжество Пресвятой Богородицы. В благословение и знамение торжества христолюбивому воинству Дальней России от святых обителей Киевских и 10 000 богомольцев и друзей»[539]. Согласно легенде, работа длилась шесть недель. За работу художник ничего не взял, а на камне, изображенном лежащим у ног Богородицы, оставил свой автограф[540]. В марте 1904 г. написание иконы в Киево-Печерской лавре было завершено[541].

На Страстной Седмице Великого поста 1904 г. образ торжественно освятили и отправили в Санкт-Петербург вице-адмиралу В. П. Верховскому. Верховский, в свою очередь, обратился к вдовствующей императрице Марии Федоровне. Она поручила доставить святыню в порт-артурскую крепость адмиралу Н. И. Скрыдлову, назначенному командующим Тихоокеанским флотом вместо погибшего адмирала С. О. Макарова. 14 апреля 1904 г. «победоносная главная хоругвь русской армии» покинула столицу.

Попытка переправить икону в Порт-Артур не увенчалась успехом. К тому времени, когда Скрыдлов прибыл во Владивосток, Порт-Артур был уже отрезан, и адмирал по телеграфу испросил у императрицы разрешения временно поставить образ во владивостокском Успенском соборе, что он и сделал, получив 2 августа 1904 г. согласие Марии Федоровны. По железной дороге икона была доставлена во Владивосток, где ее встречал владыка Владивостокский и Приморский Евсевий (Никольский). Далее святой образ был временно помещен в Успенском кафедральном соборе Владивостока. Задержка с доставкой была вызвана объективными причинами: отсутствием свободных кораблей и активными военными действиями в осажденном Порт-Артуре. Было сделано несколько фотокопий и написана небольшая копия масляными красками на дереве. Снимки отправили по почте в порт Чифу, где находилось русское консульство, с просьбой при первой же возможности переслать их в крепость, однако по пути они затерялись. Живописную копию дважды пытался доставить в Порт Артур матрос Пленков – оба раза безуспешно.

В итоге образ, «не обретя веры у воев наших в помощь Богоматери», так и не достиг Порт-Артура. Тщетной оказалась и самоотверженность отставного ротмистра лейб-гвардии Уланского его величества полка, героя Русско-турецкой войны Н. Н. Федорова, который, несмотря на свои болезни, отправился из Гатчины во Владивосток, чтобы все же провезти «первописанную икону» в обороняющуюся из последних сил крепость. Он из газет узнал о судьбе Порт-Артурской иконы и решил взять на себя трудный и опасный подвиг – доставить означенную икону к месту назначения. Его духовник, отец Иоанн Кронштадтский, дал ему на это свое благословение.

Но доставить икону вновь не удалось – сначала помешала буря, ее сменил мертвый штиль, а потом было уже поздно – 20 декабря 1904 г. Порт-Артур сдали. «Неудачу своей попытки, – сказал Федоров, – могу приписать только тому обстоятельству, что Царице Небесной неугодно было больше, чтобы святая икона Ея прибыла в Порт-Артур после того, как в течение семи с лишним месяцев не позаботились доставить ее по назначению»[542].

Икона оказалась в Ставке главнокомандующего генерала Куропаткина в Маньчжурии. Известно письмо о. Иоанна Кронштадтского: «Вождь нашего воинства А. Н. Куропаткин оставил все поднесенные ему иконы у японцев-язычников, между тем как мирские вещи все захватил. Каково отношение к вере и святыне церковной! За то Господь не благословляет оружия нашего, и враги побеждают нас. За то мы стали в посмеяние и попрание всем врагам нашим»[543].

Существует, правда, версия, что после войны икона вернулась в Успенский собор Владивостока. В 1932 г. собор был закрыт, в 1938 г. взорван, и дальнейшая судьба иконы оставалась неизвестной.

То, что во время войны непременно должна возникнуть некая либо вновь обретенная, либо чудотворная икона, по мнению Стивена Норриса, не вызывает сомнений и даже является некой закономерностью. Однако судьба «Вратницы» и в самом деле удивительна.

В ее истории нет ничего безоговорочного.

Во-первых – видение. По одним сведениям, оно произошло 11 декабря, по другим – 12 декабря 1903 г.

Во-вторых – кому было видение? Многие авторы называют Федора, старика-матроса, участника обороны Севастополя[544]. Но есть и другое имя – бывший матрос и Георгиевский кавалер Л. Е. Катанский, или Катинский[545]. Безусловно, все авторы сходятся на том, что он был матрос, участник обороны Севастополя и Георгиевский кавалер. Таким образом, для творцов легенды принципиальна преемственность воинской истории, тема героизма (Георгиевский кавалер и осада Севастополя) и православие и благочестие того, кому было видение. Н. Б. Павлов отмечает как бы вскользь,