Но что желает олдермен получить взамен? Он становится господином Северной Нортумбрии, и его прославляют как героя, изгнавшего скоттов с саксонской земли. Он получает надежную крепость, откуда можно напасть на королевство Сигтригра с севера. Эта атака заставит моего зятя разделить войска, когда Эдуард вторгнется в страну с юга. А еще в руках олдермена оказывается твердыня столь мощная, что он будет способен открыто противостоять и самому Эдуарду Уэссекскому. Может потребовать лишить Этельстана права наследования, или же вся Северная Англия поднимется против Уэссекса. И, что для него, наверное, особенно сладко, Этельхельм отомстит мне.

– Доброе утречко! – окликнул нас дружеский голос. Я увидел Ренвальда, мочащегося с края пирса. – Погода все еще поганая!

Он со своей командой ночевал на борту «Ренснэгл», пришвартованной к фризскому «купцу». На корме «Ренснэгл» натянули кусок парусины, чтобы обеспечить команде защиту от ветра.

– Простоишь тут пару дней? – осведомился я.

– А ты хромаешь! – заметил он, нахмурившись.

– Просто что-то в бедро вступило.

Корабельщик посмотрел на низкие тучи:

– Простоим, пока погода не переменится. Пройдет дождь, ветер уляжется, и мы двинемся дальше. Нашел своих родных?

– Не уверен, что они тут еще обитают.

– Буду молиться, чтобы ты их разыскал, – щедро пообещал Ренвальд.

– Если мне придется возвращаться назад, на север, ты нас возьмешь? – спросил я. – Я заплачу.

Он хмыкнул:

– Я иду в Лунден! Но в отправляющихся на север кораблях недостатка нет! – Моряк снова поглядел на тучи. – К завтрашнему дню их, скорее всего, снесет. Так что мы уйдем завтра поутру с отливом. Дадим погоде время устояться.

– Я тебе хорошо заплачу. – Во мне зарождалось опасение, что вернуться к Хамбру мне потребуется раньше, чем я рассчитывал, а Ренвальду я привык доверять.

Корабельщик не ответил, потому что пристально вглядывался в море.

– Господь милосердный! – воскликнул он.

Я повернулся и увидел, что в реку входит корабль.

– У бедолаги явно была не самая приятная ночка, – пробормотал Ренвальд, осеняя себя крестом.

Под темным небом приближающийся корабль казался черным. Он был военный, длинный и низкий, с подобранным к рее парусом, и поднимался вверх по течению на веслах. Корабль выглядел потрепанным: с клочьями парусины и рваными снастями, развевающимися на ветру. Высокий нос венчал крест, на котором полоскал длинный черный вымпел. Судно повернуло к пирсу, короткие волны с белой пеной разбивались о его нос, а усталые гребцы сражались против ветра, течения и отлива.

Рулевой направлял черный корабль на «Эльфсвон», и я ожидал, что команда последней посоветует чужаку отвернуть, но, к своему удивлению, обнаружил, что матросы готовят причальные концы. Концы были приняты, весла убрали, вновь прибывшего подтянули к борту более крупного белого судна.

– Важные гости, – пробормотал Ренвальд с завистью, затем покачал головой. – Прости, но я иду в Лунден! А ты найдешь корабль, отправляющийся на север.

– Надеюсь, – отозвался я и побрел по пирсу поглядеть, кого только что доставил темный корабль.

– Господь да благословит вас всех! – раздался резкий голос, достаточно сильный, чтобы перекрыть вой ветра и крики чаек. – Во имя Отца, Сына Его и еще одного, благословляю вас!

В Дамнок прибыл Иеремия.

Иеремия, чокнутый епископ, который был вовсе не епископ, и не исключено, что даже не чокнутый, мой вассал, плативший мне дань как властелину Дунхолма. Тот самый, который принес мне пятнадцать серебряных шиллингов, а затем помочился на них. Настоящее его имя было Дагфинр Гундарсон, но ярл Дагфинр Датчанин обратился в епископа Иеремию из Гируума и вот теперь, когда его замызганный корабль причалил к борту нарядной «Эльфсвон», он появился на палубе в епископском облачении и с епископским посохом. Обычно такой посох представляет собой не более чем загнутую палку пастуха, но у посоха Иеремии крюк был серебряным.

– Бог даст вам здоровья! – вещал он, а ветер трепал его длинные белые волосы. – Бог даст вам крепких сыновей и плодовитых жен! Бог даст вам много зерна и сочных плодов! Да умножит Господь ваши стада и отары! – Иеремия воздел руки к мрачным небесам. – Молю тебя об этом, Господи! Ниспошли благословение свое на этот народ, и пусть великая милость твоя мочой прольется на их врагов!

Пошел дождь.

Меня удивляло, что его не было так долго, и вот он начался. Сперва посыпались крупные капли, но они быстро перешли в яростный ливень. Иеремия закудахтал, потом заметил меня. Узнать не узнал, разумеется, ведь я нахлобучил капюшон, а смотреть ему приходилось через струи дождя. Он видел только стоящего на пирсе согбенного калеку и тут же указал посохом на меня:

– Исцели его, Боже! Пролей благодать твою на этого бедолагу! – Его голос прорывался даже через шум ливня. – Распрями его, Господи! Сними с него проклятие! Прошу тебя о сем во имя Отца, Сына Его и еще одного!

– «Гудс Модер», – пробормотал я.

– Что, господин? – не понял Сердик.

– Так называется его корабль, – сказал я. – «Матерь Божья». И не зови меня господином.

– Прости.

Мне рассказывали, что «Гудс Модер» представляет собой развалину, наполовину сгнивший корабль с разошедшимися швами и гнилым такелажем, и что она затонет даже от ряби на реке. Но судно не выдержало бы плавания в такую погоду, не будь оно отремонтировано. Иеремия просто желал, чтобы оно имело вид потрепанного и неухоженного. На мачте болтались порванные снасти, но под ними я видел исправный и устойчивый корабль. Боевой корабль. Отвернувшись от меня, Иеремия перебрался на палубу «Эльфсвон», сопровождаемый четверкой своих дружинников, все в кольчугах и в шлемах. Прокладывая путь по пристани, он продолжал молиться или проповедовать, но я его больше не слышал. Мы двинулись за ним.

Дождь лил страшенный, потоки стекали с крытых соломой крыш домов и запружали улицы. Иеремия не обращал внимания и разглагольствовал на ходу. Двое дружинников Этельхельма встретили его и провели мимо «Гуся». У таверны он остановился и принялся кричать в открытую дверь.

– Алкатели вина и потаскух! – ревел чокнутый епископ. – Писание возбраняет и то и другое! Покайтесь, презренные сыны Вельзевула! Вы, жрущие вино и трахающие шлюх! Покайтесь!

Посетители в изумлении таращились через дверь «Гуся» на тощего, вымокшего до нитки епископа в его парадном облачении и укоряющего их.

– «У кого вой? У кого стон?.. У тех, которые долго сидят за вином!»[7] Таково слово Божье, мерзкие алкающие пропойцы! «Глаза твои будут смотреть на чужих жен!»[8] Это в Писании сказано! Поверьте мне: я смотрел на чужих жен, но милостью Божьей раскаялся! Был очищен! Спасен от чужих жен!