Настя думает с минуту над моими словами, и, я уверен, прогоняет в памяти наш предыдущий диалог. Что ж, мне нечего бояться — я четко произносил свою позицию, и никого не пытался ни к чему принудить. Да и с Настей… Это ведь совсем не про нее история.

— Ты сказал мне… — Настена закусывает губу, но продолжает говорить, глядя куда-то на мои ладони, — что понял, будто можешь быть влюблен в нескольких женщин сразу.

— Могу.

Она поднимает карие, наполненные слезами глаза, и буквально пронизывает пространство между нами.

— Это больно, Максим.

— Больно, потому что правда? Хм. Знаешь, если бы ты хоть немного углубилась в этот вопрос, то поняла бы — это присуще большинству людей на планете. Мы все полигамны, а моногамия придумана в рамках удобства для общества и института брака. Но послушай вот еще что…

Я поднимаюсь, и подхожу к дрожащей девушке, лицо которой сейчас напоминает заостренный бледный комок грусти. Приподнимаю ее за подбородок, легко оглаживая кожу, и понимая — мне больно за нее. Ей — я четко вижу насколько.

Но блять, мне не лучше.

— Я считаю, что по-настоящему больно — это сжить с мудаком, который будет лить тебе в уши про вечную любовь, а потом ты узнаешь, что он втайне поебывает твою подругу. Или верить самой, что вы друг у друга на всю жизнь, а следом разочароваться, понимая, что спустя пару лет остыла и захотела другого. Это, блять, в сто раз хуже, Насть. Обманутые ожидания, вранье, отсутствие каких-либо моральных качеств… Я не святой, Настен. Ни разу не обещал того, чего выполнить бы не смог. Любовь до гроба на словах — не про меня. Но я никогда бы тебя не обманул. Скажи, кто бы смог дать тебе гарантии — не пустое пиздабольство, а именно гарантии — что вы будете вместе навсегда? Я — не даю. Я не знаю, что будет через год, пять, или пятнадцать. Но если вдруг что — я сяду рядом с тобой, прямо напротив, и скажу все, как есть. И мы вместе решим, что нам с этим делать. Это — про здоровые отношения. Это — про доверие. И это то, что я жду от своей женщины.

Я отпускаю ее подбородок, разрывая наши взгляды, и Настя сразу опускает голову. Это хорошо, потому что она не видит, как я сам стискиваю зубы, и напрягаю кулаки, чтобы не прижать ее к себе — маленькую, по-особенному беззащитную сейчас, и такую до странной ломоты свою, родную.

Не то, чтоб мне что-то мешало.

И не то, чтобы я пасовал.

Я просто пока не знаю, что у нас будет дальше. Не решил, надо ли снова пытаться и пробовать, и захочет ли того Настя — а ложные надежды сейчас нам совсем ни к чему.

— Ты мудак, Аллаев, — тихо всхлипывает Настя, и я развожу руками, мол, сам знаю. — Но я все равно люблю тебя.

Настена

Люблю тебя.

Люблю.

Люблю…

Я действительно это сказала? Вслух, взаправду, да еще глядя в глаза самому сложному и твердолобому человеку в своей жизни?!

А он просто молчит.

Я вглядываюсь в каре-зеленые глаза под широкими, сведенными бровями и силюсь мысленно передать ему свою панику. Не молчи! Говори! Хоть что-нибудь, чтобы я не ощущала себя полной идиоткой со своей никому ненужной любовью, которую вдруг вырвала из груди, и на полусогнутых приподнесла ему в подарок…

Звонок моего мобильного разрывает наши взгляды, но перед тем, как ответить, я замечаю облегчение в глазах Максима.

Прекрасно, блять.

— Алло?

— Анастасия Владимировна? Это Анна Николаевна, Машина воспитательница. Вам удобно говорить?

Я тут же сосредотачиваюсь на разговоре, и поворачиваюсь к Максу спиной, чтоб перестать крутить в голове свой позор.

— Я слушаю. Что случилось?

— У нашей группы сегодня был плановый медосмотр. Всех деток наблюдала наш фельдшер, и на счет Маруси с вами хотят поговорить лично. Вы можете подъехать?

— Что произошло? — я вцепляюсь в телефонную трубку, и стараюсь по интонации уловить, насколько все серьезно, — она упала, ударилась? Или у нее жар?

— Мария в полном порядке, ровно в том же состоянии, в каком вы привели ее утром. Остальное расскажет вам медик. Так вы подъедите?

— Да… Да, сейчас, буду в течении часа.

Я отключаюсь, глубоко дышу, и уговариваю себя, что все в порядке. Если она чувствует себя также, как и до этого — значит, это какая-то ерунда, которая просто требует мое присутствие.

Может, банальная ветрянка? Или еще какая-нибудь детская зараза, которую мы умудрились словить…

— Все в порядке? — слышу голос сзади, и с удивлением улавливаю беспокойные нотки.

— Вроде, да. Но просят приехать в детский сад, поговорить с медиком. Нужно предупредить шефа, и вызвать такси. Или пешком будет быстрее?

Я оборачиваюсь, немного растерянно убирая мобильный, и встречаясь с Максимом взглядом. Удивительно, как вдруг то, что пару минут назад сжигало до дыры мое сердце, сейчас моментально отходит на второй план, и не такой уж страшной проблемой.

Лишь бы Марусик была в порядке. А с остальным я справлюсь…

— Не болтай ерунды. Я предупрежу шефа, и вот…

Максим подходит к столу, открывает первый ящик — и мне в руки летят ключи от своей машины.

— Вот так будет быстрее и безопасней всего. Справишься?

— Думаю, да.

Максим кивает, и я быстро говорю «спасибо», уже вылетая за дверь. Не время расшаркиваться и думать, что между нами сейчас удобно, а что — нет. Потому что самое важное, это узнать, что там приключилось в детском саду на медосмотре. И хоть и воспитательница не сказала ровным счетом ничего тревожного, мое сердце чувствовало — это не банальная заразная ерунда.

В детском саду меня сразу ведут в кабинет медика, и, поскольку там же меня ждет дочь, я понимаю — мои опасения подтвердились.

— В чем дело? — спрашиваю у грузной женщины в белом халате, которая указывает мне на кушетку рядом с дочкой.

Я обнимаю улыбающуюся Марусю, вдыхая мягкий детский запах пополам с кашей и домашним шампунем. Что бы не случилось — вот она, целая и невредимая, рядом и без малейших признаков недомогания.

— Сегодня на осмотре я обратила внимание на Машину спинку, — мягко улыбается женщина, и жестом зовет мою дочку, — давай, солнышко, покажем маме, какая ты красотка.

Маруся без проблем задирает платье, и медсестра сама отгибает тоненькую маечку. Я внимательно разглядываю, но не вижу ничего необычного — привычная картинка, которую я и раньше наблюдала дома.

— На вид все в порядке, — верно расценивает мой взгляд женщина, а затем берет мою руку, и ведет к пояснице, — но я всегда внимательно отношусь к осмотру деток, и не могла не обнаружить. Вот, чувствуете?

Мою руку ведут по ровной мягкой коже, и когда мы почти доходим до ягодиц, я действительно ощущаю это — маленькую упругую шишку под пальцами.