Боже, я смотрю на человека, который сейчас спокойно рассуждает о пользе измен в жизни двоих, и не узнаю своего Максима. Пусть ворчливого, недовольного, грубого — но, как мне всегда казалось, верного.

Или я действительно напридумывала всего там, где ничего нет?

— Нет. Полиамория — это не про измену. Измена бывает лишь у тех, кто считает, будто его партнер принадлежит ему, и больше никому на свете. Но человек — априори не вещь, и не может быть «чьим-то». Я никогда не изменял, будучи в отношениях, и не наебывал тех, с кем был близок.

— Да? Тогда почему я чувствую, будто меня наебали?

Максим хмурится, явно не ожидая такого вопроса, и его губы снова сжимаются в линию. Я уже знаю, что это значит — ему не нравится происходящее, и он в шаге от бешенства. Но сейчас все по-другому — потому что, черт возьми, я уже в бешенстве, и совершенно не знаю, что дальше делать!

— То, как ты себя чувствуешь — это результат твоих внутренних выводов и переживаний. Это — про тебя, а не про меня, так что и отвечать я за это не в силах.

Замечательно, верно? Какая удобная позиция…

— И что дальше?

— Ничего. А что такого произошло? Ты спросила, я обозначил то, что думаю, честно и не увиливая. Почему что-то должно измениться?

— Потому что я не согласна.

— Ох. Давай, ты все же сперва ознакомишься с вопросом? Почитаешь, и…

— Я не согласна! Несмотря на то, что мы так устроены, и какое там мнение у психологов-экспертов… Да вообще у кого угодно! Пусть в мои двадцать шесть я наивна — но я росла на романах Джейн Остин, сестрах Бронте, и верю… Верю в любовь. В то, что двое могут жить без измен, и находить в единственном партнере свое счастье! Пусть не всегда, не всю жизнь быть страстными и ненасытными — но укреплять с годами другие чувства друг к друга, и ценить, взращивая с каждым днем нечто большее, чем единождый секс на стороне! А еще не променять вот это все на удовлетворение сиюминутной потребности! Господи, да что вообще тогда стоит все, что происходит между двумя, если все это можно делать с остальными!

— Между двумя — это лишь между ними, вообще-то. То, что у одного из партнеров происходит с другим — это уже совсем разное, понимаешь? Человек не собственность, а значит его связи с кем-то еще — никак не могут кого-то унижать и оскорблять.

— Ты вот сейчас все это серьезно?

Скажи, что ты шутишь. Умоляю, скажи, что все это глупый розыгрыш, а не то, во что ты веришь, и… Не собираешься никогда менять.

— Вполне. Насть, тут не важно, серьезно ли я, или что там в твоей голове. Это просто, ну, так работает, вот и все! А твои представления, которые взращивались на романтичной классике — это ни разу не научно. Все эти книги написаны такими же наивными и малообразованными кисейными барышнями, с Мэрисьюшными синдромами. И опираться на такие знания — просто, черт подери, смешно.

Я закрываю лицо ладонями.

Просто замираю, не в силах выдержать его непрошибаемой уверенности в собственных «идеалах», и то, как его забавят мои слова и чувства.

Господи, о чем мы вообще говорим? Это же абсолютно, вообще, ни разу не про любовь! А еще не про меня и то, чего бы я хоть немного хотела…

— Настя.

Его твердый голос бьет. Он сейчас не тот терпимый мужчина, что был возле ресторана. Он — вон тот жесткий и злой, который бывает с тупыми подчиненными и коллегами, а еще с теми, кого не собирается жалеть и терпеть.

И я сейчас во второй категории, потому что просто надоела со своими «глупыми разговорами».

— Я не наебывал тебя. И не собирался изменять. Нет никаких измен в мире, где люди не принадлежат другу в принципе. Но если тебе важно знать…

— Ответь на один вопрос.

Я отрываю руки от лица, натыкаясь на его заострившиеся, жесткие черты, и бешенство во взгляде. Мне плохо и страшно рядом с ним вот таким — и никакой секс сейчас между нами не сбросит вот этого напряжения.

— Может, сперва выслушаешь, что я хочу сказать?

— Я уже достаточно послушала. Ответь, и станет ясно, стоит ли нам вообще продолжать дальнейшие… Попытки отношений.

Это — чересчур. Я знаю, понимаю сама, но уже плевать и похрен, я слишком избита таким разговором. И даже разочарование во взгляде Максима, его по-новому заигравшая чуждость ко мне — все неважно, потому что появился новый, ставший краеугольным вопрос в моей голове.

Смогу ли я вот так вот?

И нужно ли мне вообще вот такое?

— Даже так. Что ж, валяй. Я слушаю.

Пофигистичность. Ну что ж, возможно, я и заслужила. Но я стану Скарлетт, и подумаю об этом завтра.

— В тот вечер, когда ты сказал, что будешь ночевать дома… Из-за якобы моей кровати.

— Так-так.

Я набираю полные легкие воздуха, и понимаю, что чей-то план явно сработал. Потому что как прежде после такого в любом случае не будет. Но, кажется, так будет действительно лучше. Для меня.

— Ты ездил к Кире?

Если Максим и удивлен — он не показывает это. Просто чуть усмехается, смотрит на меня с тем самым разочарованным отчуждением, будто я порушила все его планы и идеалы — и поднимается с кровати, выпрямляясь в полный рост.

Я люблю его.

Абсолютно точно. Даже сейчас, взбешенного и неродного, который готов ужалить любым словом. Даже после того, что он наговорил мне. И это — та самая абсолютная любовь, которая просто есть, и не зависит ни от чего, не просит ее заслуживать и проявляется не за заслуги, а существует даже вопреки.

Но нужна ли ему вот такая я с вот такой вот любовью?

Потому что в противном случае, без взаимности — это просто унижение и мои попытки станцевать на углях.

— Максим. Простой ответ — да или нет?

Его усмешка исчезает, а следом звучит всего одно слово сквозь сжатые губы.

Слово, которое меняет в моей голове и между нами все.

— Да.

Отчаяние

Настена

«Он просто ушел».

Я просыпаюсь среди ночи в слишком большой и удобной кровати, и сразу распахиваю глаза. Тревога. Постоянная, нескончаемая тревога на фоне уже привычной ноющей боли — и мне даже не надо смотреть на часы, чтобы понять, сколько времени.

Я снова проспала от силы два часа.

Сперва ворочалась до трех, глядя бессмысленные видео на ютуб, и выпивая очередную чашку чая, на пачке которого обещают крепкий сон.