Глобальные культурные продукты напоминают мне ярко иллюстрированную энциклопедию для детей «Мир вокруг нас», которая была у меня в детстве. Эта детская энциклопедия была «популярной», «просвещающей» и «нравственной». Сегодня мне нередко чудится, будто страницы этой энциклопедии превратились в нынешнюю телевизионную действительность: улицы, супермаркеты, сувенирные магазины, туристические агентства. Первый урок глобализации я получила в раннем детстве. Нынешняя версия в культурном отношении не затейливей прежней.

Понятие «местная / глобальная оппозиция» — наиболее распространенная формула глобалистской идеологии. Местное (национальное, этническое, региональное) подразумевает право на несходство, в противоположность глобальному, грозящему выжечь всякое несходство каленым железом. На практике манипуляторы на местах, под прикрытием идеологии уважения национальных и этнических различий, частенько заняты грязным делом надзора за тем, что происходит на местах. Для тех, кто не принимает подобной трактовки местных и глобальных взаимосвязей, глобальное становится единственным выходом, пространством свободы.

Я испытала на себе местную практику уничтожения культуры во имя культуры, практику уничтожения памятников и книг, практику цензуры и стирания культурной памяти. После всего этого, если заходит речь о выборе между местным и глобальным, я, ни секунды не сомневаясь, выбираю глобальное. Даже если «творческое» общение превратно, невыразительно и несовершенно (будто оно совершенно в «местных» условиях!), даже если оно не беспристрастно (как будто «дома» иначе!), даже если «лишает» меня права голоса (как будто «дома» не лишает!), даже если мой роман расценят как пособие для водопроводчиков[54]. Несмотря на все это я выбираю глобальное. Даже если слышу такие фразы, как, например, эта, из одного американского ситкома: «Затрудняюсь сказать. Надо спросить женщину, которая у меня убирает, она доктор наук из Болгарии…» Подобное я слышу нередко. Мой страх перед местным сильней моего недоверия к глобальному. Исключительно по причине моей личной травмированности местным, глобальное имеет в моих глазах перевес, пока подобное противопоставление остается в силе.

Поклонники культуры вполне справедливо сетуют, что американская киноиндустрия изничтожила невеликое кинопроизводство Европы. Однако некоторые малые европейские киноиндустрии сами изничтожили себя еще до вступления на их почву американской киноиндустрии.

В Загребе, например, существовала некогда знаменитая школа анимационного кино. Многие из художников-аниматоров имели всемирную славу, и какое-то время, благодаря престижности этой школы, Загреб являлся местом встречи многих зарубежных мастеров в этом жанре. Признаемся, постепенный закат школы начался несколько раньше, но основной удар по ней — этническая чистка — был нанесен косной, националистически ориентированной культурной средой в годы так называемой национальной гомогенизации Хорватии. Один американский кинопродюсер недавно выпустил серию DVD о восточноевропейском анимационном кино, и на одном из дисков — фильмы загребской школы. Благодаря компьютерным технологиям небольшой сегмент европейской культуры был сохранен. Американцами.

Благодаря техническому прогрессу, а также его идеологии глобализация открыла путь защиты, музейной сохранности и утверждения малых культур. Равноценна ли музеефикация культуры самой культуре? Даже если это коммерческая деятельность, закамуфлированная под заботу о культуре, результат один: спасено то, чему грозило уничтожение. Но в большинстве случаев музеефикация не носит коммерческого характера, иначе и бьггь не может. Даже при беглом посещении Виденеровской библиотеки Гарвардского университета видно, что книги даже не самых крупных македонских, хорватских, боснийских и сербских писателей, — чья родная литературная среда уже позабыла об их существовании, чьи произведения не найти в местных библиотеках, кто, возможно, уж и сам позабыл, что когда-то написал тот или иной текст, — все эти книги здесь, спокойно продолжают свою жизнь на библиотечных полках. Более того: они существуют на своем оригинальном, невеликом языке, на котором были написаны и изданы.

Когда имеешь дело с таким понятием, как искусство, то не ставишь под сомнение смысл этого понятия. Однако в нашем мире разбитых надежд даже искусство уже не имеет самоочевидной значимости. Теории постколониализма возродили проблему самобытности Иных (азиатов, африканцев, албанцев, аборигенов), их культур, их ценностей, их эстетических критериев и эталонов. Иной требует, чтобы отношение к нему было пересмотрено, освобождено от стереотипов, колониальных предрассудков, чтобы ему были предоставлены равные права. Требуя коренного пересмотра отношений между колонизаторами и колонизуемыми, Иной исходит из того, что самобытность самого колонизатора общепризнанна и стабильна. Но это уже не так. Сегодня, учитывая господство американской массовой культуры, культура Западной Европы — как устойчивая система ценностей, господствовавшая в течение многих веков, — представляет собой очередной музей, хотя и несколько более крупный и полный, чем музеи индийских народных промыслов или африканских масок.

Так что же произошло с искусством? Каноны Западной Европы, порушенные несколько десятилетий тому назад, до сих пор так и не восстановлены. Иронично- деструктивные экзерсисы Дюшана[55]многие десятилетия живы в той или иной форме, и их посыл не претерпел изменений. Убеждены ли мы, что в этом новом контексте — разбитых надежд, разнообразия культурных самобытностей и, соответственно, иного положения и роли искусства в мире глобального рынка — мы понимаем, что имеем в виду, произнося слово «искусство»? Или же мы наклеиваем старый ярлык на новый продукт?

Современным колонизатором является рынок. Рынок всасывает любое сопротивление, подмечает любую критику и даже упреждает ее, обращая себе на пользу. Рынок незаметно колонизирует нас с помощью наших же ценностей — самобытности, расовой принадлежности, права на несходство — что бы они ни означали.

Стратегия «деньги против денег» может восстановить утраченное равновесие, хотя по-прежнему неясно, какой «культуре» благоволят благодетели. Культурная бюрократия Европы зачастую не жалеет средств, если речь заходит о «представительной» культуре или культуре представительств (идея европеанства, европейских культурных стандартов, защита региональных культур и языков ит. п.). Институты, фестивали и конференции, фонды и пожертвования, общественные организации и администраторы от культуры способствуют развитию культуры, но они также и бюрократизируют ее и, разумеется, наживаются на ней. Культуре в подобных условиях трудно быть оплотом сопротивления.