— Кастрирован?

— В планах.

— Кастрируйте обязательно, а то будет дурить, на людей кидаться. Хотя кастраты вроде бы поперек ходить не умеют.

Кокосов ухмыльнулся. Никус заорал снова, а затем что то упало, судя по звуку, стеклянное. Зимин заглянул в квартиру, а когда вернулся на площадку, обнаружил, что Кокосов уже исчез, площадка была пуста, Кокосов сбежал.

— Сволочь! — крикнул вдогонку Зимин. — Морду тебе всю разобью!

Снова показалась Лара. Руки ее были исцарапаны еще сильней, кроме того, на Лару во множестве налипла кошачья шерсть, но в целом она была, кажется, довольна.

— Чего орешь? — спросила она.

— А, Кокосов… Достал уже этот придурок, взялся меня преследовать.

— Кокосов? А, маньяк который… Ну да, ты рассказывал. Что ему надобно?

— Черт его знает. То есть он свихнулся на моих книжках…

— Приятно?

— Не очень. Я все время жду, что он выскочит и треснет мне по голове кирпичом.

— Ходи в шлеме, — посоветовала Лара.

Никус заорал. Требовательно, нагло, по–хозяйски. Зимин почувствовал, как у него зачесались руки, как ему захотелось взять и немножко утопить Никуса в унитазе…

Зимин решил, что, пожалуй, ему не стоит искушать судьбу.

— Ты, видимо, остаешься? — спросил он у Лары.

— Да, остаюсь. Надо Никуса обработать, неизвестно, где он валандался. Блох, может, нахватал.

— Успехов, — пожелал Зимин и удалился.

Разумеется, Кокосов ожидал его на лестничной площадке, между пятым и шестым этажом, и что то корябал на стене.

— Кокосов, вы дурак? — спросил Зимин. — Зачем вы стену портите?

Кокосов смутился, покраснел, спрятал в карман карандашик и сказал:

— Слишком уж тут у вас чистенько. Это неправильно. Не должно быть слишком чистых стен, это противоестественно. Потом, вы как писатель должны меня понимать, это… это как боязнь чистого листа.

— А я вот вам хочу по морде дать, — объявил Зимин вдруг. — Как вы к этому относитесь?

— Амбивалентно. Кстати, Зимин, у меня к вам важный вопрос.

— Валяйте, — Зимин принялся разглядывать, что написал на стене Кокосов.

— Что вы сделали… — пробормотал Кокосов. — Что вы сделали с волосами?

Зимин на всякий случай потрогал голову. Волосы были на месте.

— Да я не про ваши волосы, а про ее. Лары.

— А что у нее с волосами?

— Как «что»? Вы разве не видите?! Они же темные!

Кокосов сказал это с таким непередаваемым удивлением и отвращением, что Зимин тоже удивился — почему? Почему У Лары темные волосы?

— Они темные, — повторил Кокосов. — А они должны быть рыжие, почти красные, такие волосы бывают у одной девушки из ста миллионов. А у вас они…

— Они у нее с рождения такие. Вообще то.

— Почему? — тупо спросил Кокосов.

— Потому, — ответил Зимин. — Потому что она такая. Слушай, а что ты лезешь, а? Какая тебе разница, а?

— Просто неожиданно…

— Неожиданно, что какой то тип преследует меня…

— Я хотел у нее спросить кое что…

— У меня спроси!

Зимин попытался придать голосу строгости и надавить. Когда то, в общем то совсем недавно, он неплохо это делал. Умел напустить угрозы.

Но сейчас не получилось. Кокосов этого даже не заметил, в глазах у него блуждало сияние, точно он вспомнил, как первый раз объелся мороженым.

— Я хотел ее спросить, — Кокосов глядел в окно. — Хотел узнать насчет…

— Заткнись, — потребовал Зимин.

— Хотел узнать — помнит ли она меня…

— С какой это радости ей тебя помнить?! — злобно поинтересовался Зимин.

— Как же… — Кокосов счастливо улыбнулся. — Я ведь помню. Весна, двор, яблони цветут. Мы еще тогда танцевали — «Метеориты для Маргариты», дурацкая песня, но я как сейчас…

— «Метеориты для Маргариты»…

— Да! Вам, наверное, Лара рассказала про эту историю, а вы уже в книгу свою вставили.

— Хватит, — Зимин не вытерпел и взял Кокосова за воротник. — Хватит, я устал. Кокосов, оставь меня в покое.

Кокосов дернулся, пытаясь вырваться, но Зимин ухватил его второй рукой и шваркнул о стену.

— Она должна меня помнить! — выкрикнул Кокосов. — Должна!

Зимин вдруг понял, что сейчас он этому Кокосову врежет. Врежет–врежет, ему давно хотелось кому нибудь хорошенько врезать. Зря он, что ли, последние пять лет ходил в спортзал, изнурял себя штангой и лупил по боксерскому мешку? Вот пришло время попробовать все это на деле, и вот время пришло — Зимин незаметно выставил вперед левую ногу, а правой рукой в задумчивости почесал подбородок. Хотел было влупить резко и с плеча, как учил тренер, справа, в челюсть, чтобы этот дурак Кокосов бухнулся вперед, ну, или хотя бы назад, но потом подумал, что, пожалуй, не стоит. Ушибется еще, а за спиной у Кокоса лестница, можно упасть, покалечиться.

Поэтому Зимин ударил слева, в печенку, не ударил даже, так, щелкнул.

Получилось неожиданно сокрушительно, Зимин не ожидал такого могучего эффекта, удар подбросил Кокосова, оторвал от земли и швырнул на стену. Кокосов зашипел от боли, скрючился пополам.

Зазвонил телефон. Зимин вытер руки, ответил. Лара.

— Зимин, что там на лестнице за шум?

— Да Кокосов… — Зимин пнул Кокосова в ногу. — Напал на меня с саморезами…

— А ты?

— А что я? Я его немного помял. Псих, самый настоящий псих!

— Ты его не убил, надеюсь?

— Да не… — Зимин самодовольно ухмыльнулся. — Может, пару ребер, ну и так, по мелочи.

— Оригинально, — с интересом сказала Лара. — Нет, Зима, в тебе определенно есть что то от Парцифаля. Избить инвалида духа… Сильно. Горжусь тобой.

Кокосов стал подниматься на ноги.

— Зима, ты до аптеки не дойдешь? — спросила Лара. — Кажется, Никуса собаки покусали, надо его зеленкой замазать.

— Ладно, куплю, — сказал Зимин. — Зеленка нам пригодится…

Кокосов стоял весьма удобно, просто напрашивался на удар, Зимин почувствовал в плечах злую темную силу и ударил Кокосова правой, в глаз. Для образования фонаря, Зимину очень хотелось организовать кому нибудь фонарь, он никогда в жизни этого не делал, вот почему бы не сейчас?

Кокосов дернулся еще раз. И тут же под глазом у него стала надуваться вишневая гуля. Кокосов не защищался. То есть он стоял себе, втянув голову в плечи, трясясь и вздрагивая от злобного дыхания Зимина.

Победа удивила Зимина, он не ожидал, что это получится так легко и будет так приятно, неожиданно приятно, прямо как раньше. Зимин не удержался и ударил еще, на этот раз в нос. Звук получился как у помидора, сброшенного с балкона.