– Пошли, – кратко ответил рарожич.

– Почто свару устроил, почто вражду в земле Новгородской сеешь? – глядя прямо в очи вожаку кривичей, строго спросил Рарог.

– Кто свару начал, не ведаю, а за сожжённые веси да за возведение заборы на Выбутовских порогах, что торговле помеха, чудь должна ответить, потому я и возглавил люд возмущённый, – не отводя взгляда, смело отвечал кривич.

– А тебе разве не ведомо, что сие должен суд княжеский решать, а не слепая вражда, от которой один вред и кровь?

– Так ведь князь Гостомысл помер, а про то, что ты принял присягу на стол Новгородский, мы не ведали, – ответствовал Борислав, и в очах его на миг блеснули лукавые искорки. – Хитрит кривич, знал, – отметил Рарог, – как и то, что зачинщики уже мертвы и ничего никому не скажут, тут воевода Верба прав.

– Теперь ведаешь, как и слово моё, посланцами тебе речённое, а посему чтоб к полудню всё оружие лежало вон там, на поле, иначе примете смерть! – жёстко молвил Новгородский князь.

– А ты, княже, смертью-то нас не стращай, не боимся её, потому что мы, кравенцы, потомки Славуни и Даждьбога, родивших нас через небесную краву Земун, а значит, нет нам владетелей на земле, – гордо ответил верховода кравенцев-кривичей и, повернувшись, пошёл к своим воям.

Посланные к чуди воины тоже вернулись не сами, а в сопровождении старейшин, одетых в белые льняные рубахи, тёмные шерстяные безрукавки и порты, обвязанные понизу кожаными ремешками, на ногах – у кого кожаные постолы, у кого лапти.

– Ты, што ли, кнезь Рарок путешь? – спросил небольшого роста круглолицый старик с большой залысиной, обращаясь к Сънеусу, явно не впечатлённый его молодым видом.

– Нет, я Сънеус, младший из братьев, – ответил рарожич, стараясь не показать волнения. – Князь сейчас с кривичами разбирается.

– А почто же ви нас от кривич не сащитили, а прикадили теперь да окрушили, кокта мы только-только сопираться идти им отплатить са покибель две наши феси? – воскликнул худой и долговязый чудин с такими же белесыми, как и у остальных, очами.

– Выходит, мы постратали, и нам ше пришлые фаряки щелесом грозят! – возмущённо завопил третий.

– А с каких это пор вы на себя взяли обязанности княжеские, суд вершить?! – сдвинув брови и не на шутку гневаясь, воскликнул Сънеус, но тут же овладел собой и молвил с расстановкой: – Князь Рарог в Перунов день клятву на верность Новгородчине принёс и принял престол дедовский. Отныне он ваш князь и судья. А мы, дружина, его руки и воля. Вы верно заметили, у меня под началом, – он обвёл рукой своих воинов, – варяги-русь, мы слово своё держим, но преступивших Закон не щадим, и про то всем на море Варяжском ведомо. А с полуночи град окружён нашей Нурманской дружиной, а нурманы, сами добре ведаете, жалости вовсе не разумеют. Вот вам слово княжеское: или все вы немедля складываете оружие и отправляетесь по домам, либо будем сечь насмерть всех, у кого оружие в руках окажется, и тогда пощады не ждите, и к Жале не взывайте! Горыня с Карной оплачут вас на сём поле, а дети и жёны останутся сиротами! То же и кривичам сказано. Можете идти и с ними договариваться, тогда оружие вместе в одну кучу сложите.

– Так мы… – начал было старший из ходоков.

– Слово сказано! – грозно молвил облачённый в блистающую броню угрюмый варяг-сотник. А находившийся в их рядах Окунь повторил землякам на их языке: «Князь Рарог велит: либо оружие сложить на поле, либо головы ваши будут отдельно от тел!»

Старейшины под хмурыми взглядами рарожичей поплелись обратно к околице, где их встретили шумом и гомоном, будто встревоженные хищником гуси.

Уже давно проскакал полуденник на своём золотом коне, а ни кривичи, ни чудь оружие не сложили и никакого ответа на слова князя не дали.

– Время вышло, – после томительного ожидания молвил с сожалением Трувор, – нет сложенного оружия на поле… – Многие тяжко вздохнули: одно дело рубить ворога, а другое… эх!

– Делать нечего, слово дано, один раз нарушишь – потом тебе веры не будет, – решительно молвил Рарог. Он сделал знак, и вперёд вышли лучники. – Дружина, шагом вперёд! – повелел князь и добавил: – Под щит-меч!

Железные варяжские ряды двинулись под мерные удары мечей о щиты. Им ответили тем же с противоположной стороны кола воины воеводы Ольга и Сънеуса. Медленные, размеренные шаги, каждый под удар меча или боевого топора о щит. На междоусобном поле и в граде наступила мёртвая тишина, даже чуткие псы перестали лаять. Запахло смертью. И запах тот ощутил более всех волхв Древослав.

– Княже, – обратился он к Рарогу, – останови воинов, дозволь мне ещё с ними поговорить, не пристало княжение начинать с крови, к тому же крови своих.

– А вдруг они себя заживо захоронят, эти чудины? – отозвался один из тысяцких.

– Да и кривичей жалко сечь, – ответил другой.

– Трубить в рог, – махнул Рарог, – пусть отец Древослав ещё поговорит с ними.

Долго не было Древослава, аж к вечеру, когда молодые князья уже несколько раз порывались идти на выручку волхву, опасаясь за его жизнь, он, наконец, появился с десятком людей, среди которых были и кривичи, и чудины.

– Вот, – обратился Древослав к Рарогу, – твоего княжеского суда требуют. Каждый на другого вину возлагает, все горячи и яры, только правда-то надвое не делится, она завсегда одна!

Земля ободритов. Священная роща

Старый волхв Ведамир устало коснулся могучего ствола Священного Дуба.

– Отче наш, Дуб Прави, ушли наши соколы! Чую, будто душу вынули из народа ободритского, ведь лучшие ушли в Северную Словению! Понимаю, что по-иному нельзя было, сам за то ратовал, а сейчас пусто на душе, отче. Одни мы с тобой остались хранить Правь истинную, вопрос в том, долго ли продержимся? Повсюду, на берегах Русского и Варяжского морей, по путям и рекам торговым, византийские и римские пресвитеры народ огречивают и олатинивают. И мало того, что веру иную насаждают, Дубы Священные под корень изводят! Как может подняться рука на Божье творение, в чьём могучем тысячелетнем теле звучат голоса предков, в ком живёт сила и величие самого Творца?! – Старик прислонился к великану и слушал звучащие в нём токи жизни. Они давали силу усталому телу и исцеляли душу старого волхва. Потом он наклонился и поднял горсть опавших желудей.

– Дети мои, Рарог, Трувор и Сънеус! – вслух сказал он. – Будьте, как эти жёлуди, добрым семенем отцовского Рода! Прорастите в иной земле новыми дубами могучей и сильной Руси!

Волхв, взяв заступ, прошёл на открытое место, взрыхлил почву, бережно уложил жёлуди, затем полил их водой из священного родника. Дальше, насколько хватало глаз, росли маленькие дубочки будущего священного Боголесья.

Укрепление и перестройка града Ладоги. Назначение Вадима посадником Новгорода. Создание Тайной Службы. Трувор сел в Изборске, в земле чудской, а Сънеус – на Белоозере, в земле вепсов. Нурманская дружина.