– Погодите-ка, – сказала ОльгаМихайловна, нервно прижав пальцы к вискам, и у Родиона дрогнуло сердце, потомучто раньше он о таком жесте только в книжках из девятнадцатого века читал, а вжизни – ни разу не видывал. Кто в наше время, скажите на милость, нервноприжимает пальцы к вискам?! – Ой, не могу, у меня все в головеперемешалось! Ладно, господь с ним, с законом, я к нему тоже как-то такотношусь… спокойно. Но вы, вы-то сами почему уверены, что она убила тогочеловека?!

– Я не был уверен, – честно сказалРодион. – Не был до позавчерашнего дня. Меня пытался убедить в этом одинчеловек. Васька Крутиков его зовут… Да не смейтесь, ведь даже в трагедияхимеются комические персонажи, шуты, например. И их-то устами обычно и глаголетистина. Теперь я это точно знаю. Почему, спросите? Да потому, что, как толькоВаська завел разговоры о сбесившемся Веселом Роджере и позвонил Розе, на негототчас было совершено покушение. Он чудом остался жив, у него скользящаяножевая рана на боку, и теперь у меня уже нет сомнений, что…

– Так, я сейчас, кажется, уже в обморокрухну, – упавшим голосом сказала Ольга Михайловна. – Какая Роза?Какой шут Васька Крутиков… его кличка Веселый Роджер? Но ведь так звализнаменитого пирата, что ли? Который кричал: «Пиастры, пиастры!»

– «Пиастры, пиастры!» – это из Стивенсона, таккричал попугай капитана Джона Сильвера. А Веселый Роджер – это вообще-топиратский флаг, но в данном конкретном случае – пес, который сбесился и укусилсвоего хозяина. А Васька Крутиков – это… Нет, знаете что? – вдруг оборвалсам себя Родион. – Давайте продолжим этот разговор в какой-нибудьхарчевне. На улице Костина, около площади Горького, появилась потрясающаяпивнушка. Называется «У Ганса».

– Я не пью пива! – сердито сказалаОльга. – И вообще, я сегодня…

– Худеете, я знаю. Кстати, я пива тоже не пью.Но «У Ганса», кроме всего прочего, отличная еда. Поэтому будем просто есть иразговаривать. Думаю, что в обморок вы собрались рухнуть из-за упадка сил.Поэтому начнем худеть с понедельника. Договорились?

Если в Северо-Луцке и оставался один человек,которого Василий мог помянуть добрым словом, то это была Роза. Очаровательнаятатарочка с миндалевидными синими глазами, маленькая точеная статуэтка с грудьюи бедрами, которыми, если следовать пропорциям ее роста, следовало быть на два,а то и на три размера меньше. Но Василий плевать хотел на пропорции, а высокиеженщины ему никогда не нравились. Надежду, к примеру, он открыто называлдылдой, не в лицо, конечно, а в компании самых близких к Алиму Минибаевичулюдей, таких, как Руслан, охранник Хозяина, или Равиль, сторож дачи и классныйсобутыльник, даром что мусульманин. Да и от Алима он никогда не скрывал своегомнения о Надежде. Не нравилась она ему, ну вот не нравилась – и все тут. Какаяразница, что голова у нее как компьютер, что хладнокровию и деловому чутьюмужик позавидует, что, имея Надежду, не надо иметь ни аудиторов, ни юристов,она всякую кочку, которая может встретиться на бизнес-пути Алима Минибаевича,нюхом чует, почище Роджера, с закрытыми глазами видит! По мнению Василия, ужлучше было платить деньги огромной бухгалтерии и целой юридической конторе, чемдержать при себе Надежду. И имел в виду Василий хвалебные отзывы Алима:дескать, одна Надежда трахается, как целый гарем! Это, с его точки зрения, былокак раз недостатком, хотя, в принципе, он любил горячих женщин. Но вот Роза, кпримеру, по жизни горячая штучка, это у нее от умения получать и даватьудовольствие, а Надежда в постели словно бы включает какое-то реле на отметку«Hotly». Или, если этого мало, «Still hot» [9]. И ее печурка дает жару! Но строгодо определенного предела, заказанного реле.

Нет, он не был с Надеждой в постели. Но чуялее натуру и знал, что не ошибается.

Рыба такая есть – называется «ледяная». Может,у Надежды рыбья кровь? А может, дело в том, что профессиональные проститутки отсвоего ремесла получают не больно-то много удовольствия. Василий мало что знало прошлом Надежды, но не сомневался, что без эскорта тут не обошлось. Да ладно,в нашем демократическом государстве любой труд уважаем и почетен. Однакопрофессиональная шлюха – это что-то вроде отхожего места, а Василий публичныхотхожих мест не любил. Даже украшенных цветочками и спрыснутых освежителемвоздуха «Морской бриз». Даже с толстой и мягкой туалетной бумагой «Клинекс». И,положа руку на сердце, если бы Надежда была такой уж супер-пупер в койке, развеАлим делал бы то, что он делал, бедолага?..

Насчет того, что смерть Алима не обошлась безучастия этой лощеной сучки, у Василия с каждым днем возникало все меньшесомнений. Наверное, злоба подстрекала его подозрения, не давала покоя – злобана Надьку, которая фактически выкинула его из дела, не дав ни рубля. Нет, это,конечно, преувеличение, кое-какие деньжата у Васьки набегали на счет, но он ихкрутил-прокручивал, поставляя в бар той же «Сладкой ночки» горячительное. Тоесть его средства были вложены в Надькин бизнес – выкинув Василия, онапреспокойно все прикарманила и на голубом глазу заявила, что никаких долгов занею нет. «А ты говоришь, есть? Подтверди!»

Разумеется, когда Васька еще только начиналвходить в дело Алима, они не давали друг другу никаких расписок, не заключалиникаких договоров. Так же велось и впредь, так же осталось и после смертиХозяина. И Васька готов был, подобно какой-то змеюке, которая кусает себя засобственный хвост, готов был кольцом свиться от злости, что продолжал с этойстервой вести дела на той же основе, что и с Алимом: на основе честногокупеческого слова. О чести и честности Надька не имела никакого понятия. ИВаська логично рассуждал: если Надька перекрыла ему кислород ради ничтожнойсуммы (в сравнении с теми капиталами, что крутились в обоих клубах), какую онвкладывал в дело, то она вполне могла пойти на преступление ради баснословных башлей,которые должна была получить (и получила-таки) в случае смерти Алима.