Онелия прикасалась к вину только на пирах, редко выпивала больше половины кубка и разбавляла напиток водой, и теперь у нее с непривычки закружилась голова, но ощущение оказалось приятным. Она унесла платье в спальню, положив его на крышку сундука (утром нужно будет примерить), вернулась и хотела занять свое место, но Эрфиан поманил ее, и она села на подушки рядом с ним. Сердце девушки не билось так быстро даже в том прекрасном сне, который принес ей столько счастья за пару мгновений грез и столько боли по пробуждении.

— Ты долго ждала. Прости меня.

Онелия повернулась к Эрфиану и прикоснулась к его руке.

— Сейчас это не важно.

Он наклонился к девушке и замер, прижавшись щекой к ее щеке. Онелия вдохнула запах его волос, запустила пальцы в спутавшиеся светлые пряди, которые расчесывала еще утром. Он будет принадлежать только ей… нет. Это она будет принадлежать ему. Встречать каждый вечер, провожать с утра и ждать к обеду. Куда бы он ни ушел, каким бы длинными ни были его путешествия, он вернется и найдет ее здесь. Он сможет рассказать ей все, а она будет слушать. До поздней ночи, а, если понадобится, и до утра. Это она должна ему принадлежать. А он принадлежит не только ей, но и Жрецу, и Царсине, и советникам. Он этого не осознает, зато она понимает все. Он искал свое счастье и обрел его. Обрела и она. И другого ей не нужно.

— Я люблю тебя, мой свет.

— И я люблю тебя, Эрфиан.

Он поднял голову и посмотрел Онелии в глаза. Да, ей не показалось. Сейчас его взгляд был другим. И, если когда-то она видела в нем отчаяние и боль, то теперь увидела тепло.

— Что ты увидела тогда во сне?

— Бога Эрфиана, — ответила Онелия, решив, что он имеет в виду дни ее болезни.

— Нет. Я говорю про то утро, когда ты позвала меня по имени.

— Мне снился ты. Это был приятный сон.

* * *

День Онелия провела с чувством приятного томления, поглощенная мыслями о прошлой ночи. Тело помнило прикосновения Эрфиана, утром, причесываясь перед зеркалом, она легко покусывала припухшие губы и, жмурясь как сытая дикая кошка, заново переживала испытанные ощущения. Скованность и страх показаться неопытной растворились как предутренний туман. Без одежды она чувствовала себя не молоденькой глупой эльфийкой, а красивой и желанной женщиной, хотя, казалось бы, должна была умереть от стыда и спрятаться под одеяло с головой. Онелия забыла про рассказы о боли, которые слышала от подруг, впервые разделивших постель с мужчиной. Разве Эрфиан может причинить ей боль?.. Он прикасался к ней как к хрупкому цветку, который защищают от порывов ледяного ветра и палящих лучей солнца. Прикасался так, словно уже давно изучил ее тело и знал, как оно отзовется на ласку. Он не позволил себе зайти слишком далеко, хотя Онелия мысленно умоляла его об этом — или даже произносила что-то вслух?.. — и понимала, каких усилий ему стоило сдержаться.

— Когда мы произнесем клятву перед лицом первых богов, в твою косу заплетут белую ленту, — шепнул ей Эрфиан, когда она снова потянулась к его губам. — В последний раз девушки делали это так давно, что все успели забыть тот день.

— Ах, — разочарованно протянула Онелия. Белая лента. Ее вплетают в свадебную косу эльфийки, до церемонии не знавшие мужчин. Зачем ей глупая белая лента?! Она хочет этого так же сильно, как он, и прямо сейчас! — За что ты так со мной? Я и без того достаточно долго…

Эрфиан отстранился, встал с кровати и посмотрел на нее. В полумраке девушка не могла разглядеть его глаза, но чувствовала взгляд — испытующий взгляд. Он поднял руку и поманил ее.

— Сядь ближе.

Онелия замерла, зачарованная изменившимся тоном его голоса, опомнилась и устроилась на краю кровати.

— Ты боишься?

— Немного, — призналась девушка, отводя глаза.

— Доверься мне. Я не сделаю тебе больно.

— Я знаю.

Эрфиан опустился перед ней на колени, несколько долгих — бесконечно долгих — мгновений смотрел в глаза, а потом обнял за бедра. Онелия подалась вперед, запрокинула голову, прикусила губу, пытаясь сдержать стон, но надолго ее не хватило. Она подумала, что так чувствуют себя вампирши, оказавшись в постели с обращенным существом, и эта мысль, еще недавно заставившая бы ее покраснеть, вызвала прилив почти животного желания. Что же, если так, она не против побыть вампиршей… жаль, что она не может пить кровь.

Позже, засыпая в объятиях Эрфиана, Онелия вернулась к этой мысли и была слишком утомлена, чтобы на ней сосредоточиться, но одно знала точно: ей бы понравилось.

* * *

— О чем ты думаешь, мой свет?

Девушка вернула оставшиеся фрукты в заплечный мешок и прислонилась спиной к дереву.

— Я слушаю лес. Люблю приходить сюда на рассвете. Он живой… у него есть голос, ты их слышишь?

— Да, — кивнул Эрфиан. — Много голосов. Он говорит с теми, кто готов слушать. А еще у него есть сердце. Если прийти сюда ночью и посидеть на берегу озера, ты почувствуешь его биение. Жизнь никогда не останавливается.

Онелия смотрела на спокойную гладь воды.

— Завтра праздник первого урожая, — сказала она.

— Новое украшение порадовало тебя? Оно подойдет к платью?

Девушка подняла руку и прикоснулась к ожерелью. Эрфиан рассказал, что принесший его торговец проделал дальний путь от расположенных за большой водой городов до деревни янтарных Жрецов. Вампирское золото и темно-синие камни. Первый советник преподнес Онелии украшение вчера вечером, она уже несколько раз повторила про себя два заветных слова «свадебный подарок», но боялась, что прекрасный сон закончится. Каково это — появиться перед всеми в таком ожерелье, ловить восхищенные и завистливые взгляды? Девушка подумала о женщинах, которые когда-то спали в постели Эрфиана, потом — о Виласе, который уже не надоедал ей назойливыми ухаживаниями, но старался держаться рядом и не без удивления поняла, что эти мысли ее забавляют.

— А если бы оно не подошло, ты бы подарил мне другое? — улыбнулась Онелия.

Эрфиан прилег на траву, положил руки под голову и прикрыл глаза.

— Я подарю тебе столько украшений, сколько пожелаешь, мой свет. И столько же платьев.

— Теперь я должна буду сопровождать тебя на пирах, разговаривать со Жрецом и Жрицей, советниками и гостями?

— С шумными