Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Конечно, накапливалась усталость, да и тяжелая простуда, полученная в феврале 1915 и недолеченная, периодически возобновлялась в холоде и неуюте передовой.
Вспомним фрагмент из воспоминаний Георгия Иванова:
«Только раз я почувствовал, что на войне Гумилёву было не так уж и весело и приятно, как он хотел показать. Мы засиделись где-то ночью, поездов в Царское больше не было, и я увез Гумилёва к себе.
— Славная у тебя комната, — сказал он мне, прощаясь утром. — У меня в Париже была вроде этой. Вот бы и мне пожить так, а то все окопы да окопы. Устал я немножко».
Иванов не указал даты, но это, конечно же, относится к 1916 году.
Явным признаком изменения отношения к войне является то, что Николай Степанович перестал писать так называемые военные стихи. После «Второго года», созданного в феврале 1916, военная тема будет возникать в стихах только на уровне воспоминаний и размышлений.
На военную же тему с этого момента будут появляться только шутки, экспромты, рапорты для дружеского круга или стилизации, над которыми Гумилёв сам смеялся.
Автограф стихотворения «Война», посланный с фронта в Петроград
Стихи Николая Гумилёва, посвященные войне
Новорожденному
С. Л.[157]
Вот голос томительно звонок —
Зовет меня голос войны, —
Но я рад, что еще ребенок
Глотнул воздушной волны.
Он будет ходить по дорогам
И будет читать стихи,
И он искупит пред Богом
Многие наши грехи.
Когда от народов — титанов,
Сразившихся, — дрогнула твердь,
И в грохоте барабанов,
И в трубном рычании — смерть, —
Лишь он сохраняет семя
Грядущей мирной весны,
Ему обещает время
Осуществленные сны.
Он будет любимец Бога,
Он поймет свое торжество,
Он должен! Мы бились много
И страдали мы за него.
Наступление
Та страна, что могла быть раем,
Стала логовищем огня,
Мы четвертый день наступаем,
Мы не ели четыре дня.
Но не надо яства земного
В этот страшный и светлый час,
Оттого что Господне слово
Лучше хлеба питает нас.
И залитые кровью недели
Ослепительны и легки,
Надо мною рвутся шрапнели,
Птиц быстрей взлетают клинки.
Я кричу, и мой голос дикий,
Это медь ударяет в медь,
Я, носитель мысли великой,
Не могу, не могу умереть.
Словно молоты громовые
Или воды гневных морей,
Золотое сердце России
Мерно бьется в груди моей.
И так сладко рядить Победу,
Словно девушку, в жемчуга,
Проходя по дымному следу
Отступающего врага.
Война
М. М. Чичагову
Как собака на цепи тяжелой,
Тявкает за лесом пулемет,
И жужжат шрапнели, словно пчелы,
Собирая ярко-красный мед.
А «ура» вдали — как будто пенье
Трудный день окончивших жнецов.
Скажешь: это — мирное селенье
В самый благостный из вечеров.
И воистину светло и свято
Дело величавое войны,
Серафимы, ясны и крылаты,
За плечами воинов видны.
Тружеников, медленно идущих
На полях, омоченных в крови,
Подвиг сеющих и славу жнущих,
Ныне, Господи, благослови.
Как у тех, что гнутся над сохою,
Как у тех, что молят и скорбят,
Их сердца горят перед Тобою,
Восковыми свечками горят.
Но тому, о Господи, и силы
И победы царский час даруй,
Кто поверженному скажет: «Милый,
Вот, прими мой братский поцелуй!»
Смерть
Есть так много жизней достойных,
Но одна лишь достойна смерть,
Лишь под пулями в рвах спокойных
Веришь в знамя Господне, твердь.
И за это знаешь так ясно,
Что в единственный, строгий час,
В час, когда, словно облак красный,
Милый день уплывет из глаз,
Свод небесный будет раздвинут
Пред душою, и душу ту
Белоснежные кони ринут
В ослепительную высоту.
Там Начальник в ярком доспехе,
В грозном шлеме звездных лучей,
И к старинной, бранной потехе
Огнекрылых зов трубачей.
Но и здесь на земле не хуже
Та же смерть — ясна и проста:
Здесь товарищ над павшим тужит
И целует его в уста.
Здесь священник в рясе дырявой
Умиленно поет псалом,
Здесь играют марш величавый
Над едва заметным холмом.
Чистовой автограф стихотворения «Смерть»
Солнце духа
Как могли мы прежде жить в покое
И не ждать ни радостей, ни бед,
Не мечтать об огнезарном бое,
О рокочущей трубе побед.
Как могли мы… но еще не поздно,
Солнце духа наклонилось к нам,
Солнце духа благостно и грозно
Разлилось по нашим небесам.
Расцветает дух, как роза мая,
Как огонь, он разрывает тьму,
Тело, ничего не понимая,
Слепо повинуется ему.
В дикой прелести степных раздолий,
В тихом таинстве лесной глуши
Ничего нет трудного для воли
И мучительного для души.
Чувствую, что скоро осень будет,
Солнечные кончатся труды
И от древа духа снимут люди
Золотые, зрелые плоды.
«Священные плывут и тают ночи…»
Священные плывут и тают ночи,
Проносятся эпические дни,
И смерти я заглядываю в очи,
В зеленые, болотные огни.
Она везде — и в зареве пожара,
И в темноте, нежданна