– Но, насколько я понимаю, это, несомненно, удача!

Дворянин безрадостно ухмыльнулся.

– Несомненно, если бы мне не требовалось покинуть Париж, и если бы я, хоть слово понимал в том, что написал этот сумасшедший тамплиер. Вот, прочтите.

Барон достал небольшой футляр, змеиной кожи, что вытащил из тайника под плитой в полу «Безглавой» башни Труамбера, и извлек из него лоскут старого пергамента, который протянул Лаолю.

ПИСЬМО: «Четыре ангела смерти сомкнули свои черные крылья, над рыцарским братством обратив его в прах. Жажда золота затуманила их разум и заставила обагрить нашей кровью когтистые длани. Я проклинаю их, и, укрывая в землю свою часть плана, играю последнюю, злую шутку, над алчущими чудовищами. Мой кулон зарыт в землю в ста сорока четырех шагах на север от «Храма смерти», возведенного одним из злодеев. Ищите у последнего пристанища изверга, под фундаментом каменного креста»

– Но ведь здесь…ничего не понять.

В недоумении протянул Готье. Осушив кружку, д’Анж уныло кивнул.

– А теперь Лаоль, послушайте, что мне в связи со всем этим пришло в голову.

Налив вина себе и барону, берриец приготовился слушать, с любопытством глядя на дворянина.

– Как я уже сообщил, мне в скором времени предстоит ехать в Нормандию. Следовательно, я не смогу продолжить поиски амулета, к тому же, я понятия не имею, как расшифровать, это чертово письмо.

Не отрывая глаз от хозяина, Лаоль кивнул.

– Со мной, в Париж, прибыл священник, падре Локрэ, который ненавидит и боится меня. Он ничего не знает о сокровище, но отчасти посвящен в тайну амулетов, поэтому неудобен и опасен. Так же, по моим следам идет некий господин де Лавальер со своим слугой, равнодушным и изощренным убийцей, Урбеном, который возможно так же, что-то знает об этом кладе. Лавальер опытный и матерый враг, от него будет нелегко избавиться.

На лице беррийца, старавшегося не упустить ни единого слова, слетавшего с уст коварного барона, не дрогнул не один мускул.

– Пока я жив и храню найденные кулон и письмо, я подвергаюсь смертельной опасности, как со стороны Лавальера, так и со стороны Локрэ. Да-да, поверьте, этот святоша знатный отравитель. Но стоит мне отойти в мир иной, они завладеют всем этим скарбом и объединят свои силы в поиске медальона.

Лоб Лаоля покрылся крупными каплями пота. Он вопрошающе глядел на хозяина.

– И я предоставлю им такую возможность. Поверьте Лаоль, порой единственный способ остаться в живых, это умереть. Вот только для этого, мне понадобиться помощь ваша и этого милого трактирщика.

– Я готов, но как…?

– Об этом позже.

Властно прервал барон, переводя разговор в иное русло.

– Теперь вот что, вы нашли аптекаря?

– Да, мой господин. Он живет на улице Белых мантий, под чужим именем. Но вот только…

– Что ещё?!

Теряя самообладание, взревел д’Анж.

– Днём раньше его нашли люди Черного графа.

– Что-о?!

– Увы, но это так мессир. Они наблюдают за домом, явно чего-то выжидая.

Тревожные раздумья омрачили чело молодого дворянина.

– Я оставил там Месафьеля и Поликена.

Оправдываясь, пояснил Лаоль. Барон поднял глаза. Его тяжелый взгляд впился в Готье.

– Они хотят выследить, кто приходит к аптекарю. Немедленно ведите меня туда.

1 Сполето – город в итальянской провинции Перуджа, где в 1208 году Святым Франциском Ассизским, с целью проповеди в народе апостольской бедности, аскетизма и любви к ближнему, был основан орден «миноритов» (лат. Ordo Fratrum Minorum), члены которого так же известны как «францисканцы».

ГЛАВА 24 (53) «Знакомство с прекрасным Парижем»

ФРАНЦИЯ. ПРЕДМЕСТЬЕ ПАРИЖА.

Добравшись до места, откуда взгляд способен был коснуться окраины Парижа, сердце де Ро переполнило волнение и необъяснимая тревога, заставившие анжуйца забыть о перипетиях и беспокойствах занимавших его в пути. Миновав старинный рыцарский замок Бисетер, Луи, наконец, въехал в предместье Сен-Марсель. Он пустил коня шагом, глубоко с придыханием вздохнул, приготовившись к встрече с прекраснейшим и величественнейшим, на его взгляд, городом мира. Шевалье вертел головой, вдыхая зловонный воздух, с каждым шагом гнедого, всё отчетливее осознавая, что представшая перед ним клоака, мало напоминает те прелестные картинки, которые он многократно рисовал в своём воображении предвкушая встречу с королевской столицей. Его юношеские грезы и устремленные в сторону старинных стен Парижа вожделения, растаяли и разбились о ряды покосившихся лачуг, смрадные выгребные ямы и одиноко торчащие на вершинах холмов «гобеленовые» мельницы, заскучавшие в ожидании ветра.

Здесь, вероятно, стоило бы отметить, что сие безрадостное предместье, выдавленное за ограду возведенную Карлом Пятым, и обращенное в сторону Блуа и Орлеана, действительно являлось далеко не лучшей частью города, и едва ли могло сравниться с крошечными деревеньками Турени и Анжу, даже последняя из которых была приятнее на вид, чем похабный Сен-Марсель.

Оставив за плечами улицу Сен-Марсо, Луи через ворота Борделль въехал в Сен-Медарское предместье, которое в отличие от вышеупомянутого, находилось за крепостной стеной. Поднявшись на холм Святой Женевьевы, самую высокую точку левобережной части города, где новая церковь Сент-Этьен частично заслонила своим великолепным порталом старое аббатство, перед ним раскинулся потрясающий вид.

Спустившись к Сене анжуец не смог не отметить, что она, вопреки его ожиданиям, всё же не хуже Луары, хотя не греет душу как родная река. Оставив за спиной сноп башен Пти-Шатле он направил коня в узкий лабиринт, меж островерхих домиков, коими был застроен многострадальный Малый мост и, протиснувшись сквозь людскую толпу, добрался до Сите.

Когда копыто его верного Фринца ступило на твердь булыжниковой мостовой острова, в Еврейском квартале, ударили колокола. Неистовый звон, обрушившись со всех сторон на голову бедного провинциала, ознаменовал полдень. Луи, вертясь в седле, в некоторой растерянности, крутил головой пытаясь разглядеть, откуда доносится сей чистый, ровный и протяжный звук, оглушивший его и повергший в изумление. Тщетно, полуденный набат, катившейся с колоколен двадцати одной церкви, разместившейся на тесном пространстве острова, казалось, лился прямо с неба. Сие, звенящее медью, многоголосие, словно издаваемое всеми колокольнями королевства, почудилось анжуйцу чем-то невероятно благостным, неземным.

За спиной церковь Святой Эвелины перекликалась с колоколами, изливающиеся набатом, доносившимся слева, со стороны, где за старой церквушкой Сен-Жермен, возвышался ажурный шпиль восхитительной Сен-Шапель, высочившей над часовней Сен-Мишель. Справа, на фоне величественного Нотр-Дам де Пари, маячили кресты церквушек Сент-Женевьев и Сент-Кристоф, чуть поодаль, ближе к Сене – виднелась колоколенка Сен-Ландри, зазвучали Сен-Дени-дю-Па и Сен-Пьро-о-Беф, под сей сладостный звон, шевалье и добрался до моста Нотр-Дам.