Еще одно запрещенное слово. Она любит Медведя. Мать говорит, что она уже большая, чтобы спать с игрушкой, но Джой не согласна. Теперь, когда Джои не разрешают приехать в Рокроуз, он остался ее единственной связью с братом.

Джои звонил сегодня вечером. Он рассказал ей смешную историю и добавил, что Линни и Лиза его уже достали. Он хотел бы, чтобы у него была всего одна сестра и чтобы ее звали Джой. Она придумала последнюю фразу, но она знает, что Джои так думает. Медведь согласен с ней.

Заходит отец, чтобы поцеловать ее и пожелать спокойной ночи. После ссоры с матерью у него грустное, вытянутое лицо. Он не притворяется, что это была взрослая игра. Вместо этого он обнимает Джой так крепко, что она не может дышать, и говорит, что она лучшая.

– Мой лучший ребенок, – говорит он, – какую историю тебе почитать?

– Про лебединую деву, – отвечает она.

Это напоминает ей о Джои, хотя, если думать о пикнике, начинает болеть голова. Мать плакала, потому что Джой поехала в аэропорт попрощаться с ним. Она написала об этом в Судебной книге. Джой видела ее, когда спустилась в кухню, чтобы выпить стакан молока. Мать сидела за столом и быстро писала, не поднимая глаз. Она заметила, что Джой смотрит на нее, и захлопнула книгу. Когда Джой спросила, что она делает, мать ответила, что записывает имя Джои в Судебную книгу.

Это плохо. Только бесстыдное поведение попадает в Судебную книгу. Мать постоянно говорит, что Джои толкнул ее. Джой ничего об этом не помнит. Только то, что ее нога попала в щель и она повалилась вперед. Она даже не помнит, как ударилась головой. Джой трогает шрам пальцем. Он неровный и начинает ныть, если к нему прикоснуться.

Судебная книга раньше лежала в коробке с висячим замком, она была спрятана в шкафу матери. Джой однажды нашла ее, когда искала Медведя, который оказался в стиральной машине, но мать ей об этом не говорила, и Джой испугалась, что потеряла его навсегда. Она обшарила все уголки и тогда нашла эту коробку. Она не была заперта, и там обнаружились три Судебные книги. От одной пахло плесенью, но другие две были новые, и в той, что лежала сверху, оказалось много пустых страниц. Мать зашла в кухню и взвизгнула, когда увидела, что Джой рисует на них.

– Ты очень плохая, бессовестная девочка, – сказала она и отшлепала Джой за то, что она снова вела себя плохо.

Джой тихонько заплакала, когда мать вышла из комнаты, но та, наверное, услышала, потому что вернулась, схватила ее на руки, принялась укачивать и громко всхлипывать:

– Обними меня, поцелуй меня, люби меня!

Она лежит в кровати и слушает историю о лебединой деве. Джой представляет прекрасную деву, которая выходит из озера и берет вождя клана за руку. Они вместе заходят в замечательный дворец и садятся на трон, а все вокруг кланяются им. Потом картинка меняется, и на троне теперь сидят Джой и Джои. Их золотые короны блестят, словно солнце.

Завтра отец собирается опять уезжать зарабатывать деньги, чтобы у них был самый симпатичный дом в Маолтране. Она цепляется за его шею, когда он наклоняется, чтобы поцеловать ее и пожелать спокойной ночи. Просить его остаться бессмысленно. Он никогда не остается. Скандал сегодня вечером был не из-за Джой, а из-за школы. Джой не боится школы. Дети, которые ходят туда, дергают друг друга за волосы, щиплются, пинаются и кусаются. Она могла бы пнуть их в ответ или укусить за руку. Но мать говорит, что лучше всего учиться дома.

Учиться дома очень скучно. Она ненавидит сидеть в кухне и писать слова, которые увидит только мать.

После того как отец заканчивает рассказывать историю, она целует Медведя и лежит в темноте. Лебединая дева вернулась в озеро, прожив в замке три года. Ее дед ушел, прожив с ее отцом шесть лет. Поэтому отец никогда не оставит ее. А Джой, когда вырастет, никогда не оставит Джои. Она будет жить в Канаде и запрет Линии и Лизу в башне. А до тех пор она будет совершать только хорошие поступки, чтобы мать никогда больше не записала ее имя в Судебную книгу. «Или мое, – добавил Медведь. – В чертову дурацкую книженцию».

Телефон зазвонил, когда Карла собиралась ложиться спать. Она сняла трубку, заранее зная, что это Роберт.

– Карла, я должен тебе кое-что сказать.

Он запнулся. В наступившей тишине Карла слышала его тяжелое дыхание. Она приготовилась услышать плохие новости. Но какими они будут? Все это зависело от него.

– Это относительно Шарон, – добавил он. И набрался храбрости: – Она не выходит замуж за Гарри.

Карла потрогала пальцами браслет. Маленькие ракушки казались острыми. Роберт купил его, когда они были на Большом Барьерном рифе. С тех пор она его никогда не снимала.

– Что ты хочешь сказать мне, Роберт?

– Мы с ней… теперь вместе.

– Понятно.

– Правда, Карла? Потому что я не понимаю… Но это случилось, и я не могу ее бросить. Я ей нужен.

– Ты хочешь еще что-то сказать мне?

– Я всегда буду любить тебя… несмотря на…

– Роберт, чего ты хочешь? Развод?

– Со временем… возможно. Я не хочу сейчас об этом говорить. Но у нее будет ребенок, и…

Он снова запнулся, словно правда застряла у него в горле.

Карла опустилась на пол и оперлась спиной о стену. Все меняется. Даже у горя есть противоядие. Роберт говорил, что готов удовлетвориться меньшим, но, когда он упомянул имя Шарон, оно больше не звучало как имя товарища по оружию.

– Это твой ребенок, Роберт?

– Да.

Ему было жаль, очень жаль… он не хотел, чтобы это произошло… но Шарон была с ним так добра… поддерживала его, когда Карла вернулась в Ирландию… Гарри ей никогда не подходил.

Карла положила трубку, прервав извинения на полуслове. В гостиной она налила себе рюмку текилы, потом еще одну. Она думала, что почувствует ревность, ярость, печаль. Знакомые эмоции, которые обычно угнетали, но которые можно было держать в узде. Но не это. «Как он мог так со мной поступить? – подумала Карла. – Как мог он сказать таким спокойным голосом, что скоро станет отцом?»

Карла встала, на негнущихся ногах пошла в кухню и подогрела немного молока. В детстве отец всегда давал его ей, когда она не могла уснуть. Она вылила закипающее молоко в чашку, добавила приличную порцию текилы и вышла на балкон. Смесь остыла, и Карла начала пить ее мелкими глотками.

Она жила в квартире со звуконепроницаемыми стенами. Из других квартир невозможно было ничего услышать. Часто ей казалось, что она живет одна в доме. Поначалу она радовалась тишине, но сегодня ей был нужен кто-то рядом. Она хотела поплакать на чьем-нибудь плече. Рейн была в Дюссельдорфе, а Джанет удивится и наверняка скажет: «Я говорила тебе, что дружба между мужчиной и женщиной невозможна. Что-то всегда мешает, и это что-то – секс».

На черной атласной ленте Большого канала, рассеченной светом редких фонарей, спали лебеди. Только одинокая проститутка медленно прохаживалась по берегу. Карла уже видела эту девушку во время бессонных ночей и узнала ее особую, прихрамывающую походку: ей неудобно было ходить на высоких каблуках. Обилие косметики не позволяло точно сказать, сколько ей лет, но Карла решила, что она еще молода, возможно, ей нет и двадцати. Обычно она была в компании других проституток, но сегодня осталась одна. Подъехала машина. Проститутка, отставив бедро, замерла возле уличного фонаря. Карла вспомнила, как Шарон стояла в такой же позе в дверном проеме своей кухни. Тогда Роберт не повернулся, чтобы посмотреть на нее. Он не сводил глаз с Карлы, веря, что они смогут начать все сначала.