– Фи! – истошно завопила Лили. Веки Фионы затрепетали и открылись, когда сестра подбежала и упала на колени рядом с ней: – Ты меня слышишь?

Она слышала. Только никак не могла ответить. Она чувствовала себя словно под водой: не могла ни дышать, ни позвать на помощь. Внутри ее поднялась паника, и ей показалось, что она вот-вот заплачет.

Грэй положил ее голову себе на колени и посмотрел ей в глаза.

– Послушайте меня, – сказал он спокойно, – вы в порядке.

Нет, она отнюдь не была в порядке, совсем. Завязки капора душили ее. Она задыхалась, и она бы сказала ему об этом, если бы могла издать хоть звук. Она повернулась к нему, схватившись за его сюртук и надеясь, что он поймет.

Он взял ее за плечи и заговорил так, будто вокруг не было ни души:

– Вам кажется, что вы не можете дышать, верно? Вам больно. Я знаю… я сожалею. – Как будто прочитав ее мысли, он развязал ленты капора и сорвал его у нее с головы. Но она по-прежнему не могла сделать вдох. – Просто слушайте звук моего голоса. Я начну считать, и, прежде чем досчитаю до десяти, обещаю, вы уже будете нормально дышать.

О боже. Это же целая вечность. Но она кивнула, чтобы он поскорее начал.

– Раз. Два. Три. Закройте глаза и вдохните.

Она зажмурилась, кривясь от боли.

– Четыре. Пять. Шесть. Постарайтесь расслабиться.

У нее горели глаза и болело горло, но она кивнула. И попыталась.

– Семь. Восемь. Дышите, – ободряюще сказал он, и она послушалась.

Тело по-прежнему болело. Она перевернулась на бок, задыхаясь и отплевываясь, всасывая воздух так быстро, как только могла.

– Вот и все, – утешил он ее, – вы будете в порядке. – Но Фиона заметила некоторое облегчение в его голосе, как если бы, возможно, он не чувствовал той уверенности, которую хотел внушить ей в начале.

– Боже правый! – Лили сжала ей руку. – Фиона, ты меня так напугала! Где болит?

– Везде, – прохрипела она.

– Бедняжка. Мы должны отвезти тебя домой и вызвать врача.

– Нет, – запротестовала Фиона, – дайте мне минутку. Я думаю, что ничего не сломала.

– Ты неудачно приземлилась, – сказала Лили.

– Наверное… получилось не очень изящно.

– Прости меня, – взмолилась сестра, – я только имела в виду, что выглядело так, будто ты подвернула лодыжку.

Не задумываясь, Грэй опустился к ее ногам, развязал шнурки ботинка и проверил лодыжку, крепко удерживая и при этом аккуратно поворачивая ногу:

– Что вы чувствуете?

Фиона была рада, что ее матушка не видела, как завидный холостяк трогал ее ногу, какими бы благими намерениями он ни руководствовался. Она пожала плечами:

– Мне не больно.

Грэй приподнял подол ее юбки и повторил ту же операцию со второй лодыжкой, вызвав вспышку боли в ноге.

– О-й-й-й, – заскулила она.

– Наверное, растяжение связок. Мы попросим доктора Хоупвелла из деревни осмотреть ногу.

Софи выступила из тени и вручила ей бокал лимонада.

– Пей, – приказала она.

Фиона сделала несколько глотков, чтобы успокоить подругу.

– У тебя в горле должно было пересохнуть после того, как мы столько ходили пешком. И ты ничего не ела, – отчитала ее Софи.

– Что? – нахмурился Грэй. – Кирби, принеси мисс Хартли сэндвич.

О, ради всего…

– Мне не нужен сэндвич. – То есть, конечно, он был нужен, но у нее не было желания есть, пока все смотрят. – А вот блокнот отдайте, пожалуйста.

– Конечно, – вступил мистер Кирби, – вот он. – Он изящным жестом вернул ей блокнот, и Фиона немного успокоилась, прижав его к груди.

– Спасибо.

Грэй что-то проворчал. Если бы Фиона не знала его, она могла бы заподозрить, что он ревнует ее к блокноту.

– Вы возвращаетесь в Крепость верхом, – сказал он. – Со мной.

Отлично. И как раз тогда, когда она решила, что с унижением на сегодня покончено.

– Я не езжу верхом, – призналась она. Несколько попыток, которые она предприняла, чтобы научиться верховой езде, заканчивались испачканным платьем, синяками, а иногда и тем и другим одновременно.

– Сегодня поедете, – твердо сказал он. Тут он встал и осторожно поднял ее на ноги. Или на ногу, если уж на то пошло. На ту, которая не пульсировала и не раздулась, как кекс в печи.

– Я не капризничаю, – сказала она, – просто не хочу повторить опыт сегодняшнего падения.

Грэй обнял ее рукой за талию и склонился к ее уху:

– Вы не можете вернуться домой пешком, а я не могу нести вас всю дорогу.

– Как насчет повозки? – спросила она с отчаянием в голосе.

– Холм слишком крутой. Верхом безопаснее, доверьтесь мне. Мы поедем медленно. Я не допущу, чтобы с вами что-то случилось.

Она хотела верить Грэю. Хотела. Даже если он недооценивал серьезность ситуации и не понимал, что когда она рядом, шансы попасть в беду увеличиваются вдвое.

– Ладно.

Не успела она это произнести, как он схватил ее в объятия, подошел к своему коню и посадил ее в седло. Во второй раз за день она обнаружила, что земля от нее слишком далеко. Она одной рукой схватилась за рожок седла, а второй держала блокнот, молясь о том, чтобы не соскользнуть еще до того, как они поедут.

Но мгновение спустя Грэй ступил на стремя, закинул ногу на лошадь и расположился в седле позади нее. Его грудь была твердой и прочной опорой, а рука, которой он обхватил ее за талию, заставила ее чувствовать себя на удивление спокойно, в безопасности.

– Фиона, это Меркуцио. Меркуцио – Фиона.

– Подождите. Вы, печально известный поэтоненавистник, назвали свою лошадь в честь шекспировского персонажа?

– Я ничего не могу поделать, если это имя ему подходит. – Грэй дважды цокнул языком, и Меркуцио начал спускаться с холма.

* * *

Грэй молчал в течение первых нескольких минут поездки, потому что не хотел говорить ничего такого, о чем потом пожалел бы.

Две вещи вызвали у него гнев, когда он прибыл на место пикника. Во-первых, Фиона подвергла себя опасности. И когда он вообразил, что могло ей грозить, немного потерял голову.

Во-вторых, Кирби стоял прямо у подножия скалы, как если бы все это время сидел с ней на вершине. Как если бы это он собирался спасти ее. К тому же он держал в руках ее блокнот, что заставило Грэя задуматься, не рисовала ли Фиона портрет его лучшего друга.

Самое ужасное, что Грэй прекрасно знал, что не имеет права злиться на Фиону ни по одному из этих пунктов. Она взрослая женщина, и если ей хочется рисковать жизнью и конечностями, взбираясь на богом забытый камень, то это ее право. И если она хотела нарисовать Кирби, у Грэя не было веских причин возражать. Черт возьми, он должен быть рад, что Кирби и Фиона так хорошо ладят. Кирби – его лучший друг, а она… его будущая жена.