Я вздрогнула:

– Правда?

Вместо ответа Прют положила на стол передо мной желтый листок.

– Я тебя разочарую, – сказала она непривычно мягко. – Про Бликвуд – ничего. Никаких упоминаний. А Вайс… Вот… Здесь все, что было в книге. Надо сказать, негусто.

Я торопливо пробежала взглядом строки, выведенные торопливым, клонящимся влево почерком.

Наследник древнего и богатого рода. Единственный сын. Человек, который пожертвовал крупную сумму на починку стен университета, разрушенных во время боев под Уондерсмином в начале Первой осенней войны. Служил в ополчении, а после – в регулярной армии. Пропал без вести во время Зимней войны.

– Пропал без вести, – повторила я вслух, и Прют кивнула.

– Да. В те времена многие пропадали. Мама рассказывала, что люди гибли сотнями. Их приходилось хоронить в общих могилах – мужчин и женщин, богатых и бедных… Боюсь, с Вайсом могло случиться то же.

Горло свело от горького разочарования. Последние пару недель я жила с постоянной надеждой на то, что вот-вот узнаю, кто такой Джонован Вайс, и продвинусь на шаг вперед в своих поисках. И вот результат. Джонован Вайс теперь был только строчками в книге.

– Извини, – сказала Прют, с мягкостью Мафальды кладя руку мне на плечо. – Я знаю, что ты на меня рассчитывала.

– Да что ты, – неловко отозвалась я, силясь скрыть разочарование. – Ты же не виновата, что он пропал.

– Не надо отчаиваться раньше времени, – произнес вдруг Сорока, до сих пор слушавший молча. – Я обещал, что найду для тебя Вайса, – и я его найду.

– Самоуверенно, – пробормотала Прют, но он уже воодушевился.

– Никто не исчезает бесследно. От людей остаются не только записи в пыльных книгах. Есть еще воспоминания и слухи, наследники и наследство, прах и кровь…

– Кровь… – медленно повторила Прют, и ее лицо вдруг посветлело. – Ну конечно! Кровь! Лекки, мне срочно нужно взять у тебя еще один образец…

– Кажется, весело мне будет, – вздохнула я устало.

Правда, утомленной я только притворялась. Вайс и Бликвуд ускользали – но впервые за долгое время я чувствовала себя по-настоящему своей.

Прошел месяц – и охватившее меня воодушевление почти растаяло.

Вольные Птицы вели себя дружелюбно, Сорока постоянно подсовывал мне деньги «за беспокойство», как он говорил, хотя ничего особенно беспокойного в моих монотонных трудах в подвале «Красного коня» не было.

Жизнь – в самом сердце манившего меня большого города, полного тайн и загадок, возможно, прятавшего где-то в глубинах своей многолюдной утробы Вайса и Бликвуд, – начинала напоминать стоячую воду… И это при том, что почти каждый день я виделась то с Сорокой, то с Прют, а то и с ними обоими сразу.

Именно тогда я по-настоящему оценила радость говорить с друзьями, гулять вместе с ними по городу, даже спорить – не боясь, что от первого же несовпадения мнений дружбе придет конец.

И все же я чувствовала, что положение дел рано или поздно должно измениться – слишком много всего таилось под этой стоячей водой, и оно неизбежно должно было всплыть на поверхность.

И однажды это случилось.

В тот день мы с Сорокой сидели рядом со входом в «Красного коня». Солнце припекало, а людей на улице почти не было, так что я сняла капюшон. Сорока как раз наливал себе еще пива, а мне – сока, когда в конце улицы появилась Прют, на всех парах спешившая в нашу сторону.

– Кого я вижу, – сказал Сорока лениво, но я заметила, что он тут же подобрался и сел прямо. – Что за спешка, интересно? Ты сегодня ждала Прют?

Я помотала головой.

– Вот и я нет…

– Ребята! – Прют, не поздоровавшись, упала на свободный стул и залпом выпила сок из моего стакана. – Все просто прекрасно! И просто ужасно! – Никогда еще я не видела ее в таком смятении.

– Э, наверное, стоит начать с прекрасного, так? – опасливо спросил Сорока, подливая еще сока в стакан.

– Наверное… – Прют запустила пальцы в свои кудрявые волосы и сделала глубокий вдох. – В общем, я была права. – Она злобно фыркнула в ответ на наши непонимающие взгляды. – Вы что, совсем не слушаете, когда я говорю об исследованиях? Я была права. Дело в крови. Кровь Лекки отличается от крови обычного человека – и мне удалось выделить соединение, которое ее поменяло. От этого – всего один шаг до изобретения лекарства.

Моя голова разом стала пустой и легкой, внутри похолодело.

– Правда? – прошептала я, и Прют кивнула.

– Да. Вот только этот шаг может занять месяцы, а то и годы. И нужны деньги, много денег… И команда… И лаборатория.

– Ну, ты же можешь получить все это, да? – говорить стало трудно, потому что губы пересохли. – Грант Судьи. Ты можешь получить грант Судьи, да?

– А теперь об ужасном, – буркнула Прют, снова подвигая к себе мой стакан. – Грант получила Лабеллия.

– Какого гнева? – Сорока вскинулся, задел коленом стол, и стаканы на столе подпрыгнули. – Ведь грант должны были вручить только через несколько недель, так?

– Это все из-за ее отца. – Прют кипела от злости. – Я знала, что так будет. – Я ходила в деканат, но они не станут меня защищать. Говорят: обращайтесь в приемную Судьи, в высший суд… Короче, куда угодно, лишь бы к ним это не имело отношения. Конечно, моя семья ведь не делает щедрых пожертвований университету, какой от меня прок…

– Даром ей это не пройдет, – мрачно заявил Сорока, но Прют покачала головой:

– Ничего здесь не поделаешь. Ничего. Нужно искать другой способ…

– Другой способ тоже есть, – вдруг сказал Сорока и посмотрел прямо на меня. – Но мне придется повторить свое предложение… А Лекки однажды уже сказала «нет».

Вот оно. Стоячая вода колыхнулась, и снизу начало стремительно подниматься что-то новое… Тревожное, но и будоражащее.

– Не впутывай ее.

– Ей самой решать, – резковато сказал Сорока и снова повернулся ко мне. – Лекки, Слепой Судья собирает пустых – не знаю, для чего они ему, возможно, это просто часть его политической программы… Но мои люди все проверили – те, кто сотрудничает с ним, живут хорошо. Им не причиняют вреда. Если ты согласишься пойти к Судье, мы поразим сразу две мишени. Ты можешь попросить Судью пересмотреть дело о гранте – в ответ на встречную услугу. И если ты будешь передавать мне информацию, заказчик Вольных Птиц…

– Перестань ее впутывать! – повторила Прют, но я сказала: