— Х-х-х-х-х-лоп!!!

Оттянутая доска ударила по тупым концам пилумов так, что закреплённый стреломёт качнулся вместе с телегой, и взметнулось жидкое облачко пыли.

Страшное это оружие — стреломёт. Укороченные пилумы, оснащённые тяжёлыми наконечниками, пробивают воина вместе со щитом насквозь, что для той же картечи непосильно, т. к. она гораздо легче. Нет от него спасения, а в плотной массе тел все «стрелы» найдут себе обречённую жертву.

С криком повалилась шеренга противников, внеся некое смятение в ряды наступающих. Однако, мой стреломёт не смог бы сделать решающий перелом в ход сражения: подобный механизм предполагалось иметь на вооружении КАЖДОЙ центурии, и, хотя по факту легион располагал менее, чем тремя десятками, — это всё равно немало. Увы, тут всё тоже оказалось печально: разбрызганный «негасимый огонь» несколько стреломётов спалил, а в начавшейся панике потерялись многие из тех, кто умел с ними работать. А в третьей тысяче «ожил» вообще только один, — тот, которым я занялся.

При этом ледогорцы, оттеснив наши ряды, начали использовать несколько захваченных стреломётов против нас же, посколькураспавшаяся третья тысяча не удосужилась испортить брошенные торсионы… убил бы всех гадов!!!

— Давай, заряжай снова! — крикнул я. — Чего сидишь?! Кончай трусить!

Мой напарник скорчился у подножия телеги, вжав голову в плечи. Вообще-то, его опасения я понимал: расчет стреломёта превращается в заманчивую цель, и вражеские лучники не дремали — сразу попытались нас достать, благо мы возвышались над общей толпой. Передок телеги защищала плотная деревянная стенка, да и рама с гнёздами сама по себе являлась непробиваемой защитой. Тем не менее, никакой радости от того, что в неё вонзилась вражеская стрела, а ещё несколько бесполезно свистнули над головой, у меня не появилось.

Я схватил с телеги свой щит и почти насильно нацепил его на спину напарнику:

— Заряжай, … твою мать! Живо!

И, подавая пример, сам первым вскочил на переднюю ступеньку, двумя движениями загнав в гнёзда два пилума, и тут же бросившись наземь, спасая беззащитную спину от возможной стрелы.

Напарник кое-как вставил десяток «стрел», при этом собрав на щит несколько вражеских, и, я, полагая, что нет смысла терять драгоценное время, дал второй залп… опрокинуло ещё одну ледогорскую шеренгу. На третий раз мы зарядили только нижний ряд; щит на спине моего подручного стал похож на подушечку для иголок.

Мы, конечно, сильно помогли задержать ледогорцев, но одним стреломётом наступление не остановишь. Телега мешала пятиться, на неё начали натыкаться спинами наши отступающие, мешая перезарядке. Кроме того, мне никак не улыбалось оказаться зажатым в плотной толпе, попасть в общую мясорубку и сложить буйную голову во славу Божегории, поэтому я просто перерубил канат торсиона, соскочил вниз и пошёл, не оглядываясь, к своему десятку. Хотелось бежать, поскольку время стало воистину на вес золота, но — НЕЛЬЗЯ: так можно и панику спровоцировать. Навстречу мне шли дезертиры, погоняемые командирами из четвёртой тысячи; меня принимали за труса, угрожали, пытались остановить, повернуть назад, но я только делал неприличные жесты, отвечая, что мой десяток должен охранять химиков, а приказы я буду слушать только от своего центуриона. По дороге мне попался брошенный щит, и я нацепил его на руку.

Вот и моя шеренга, которой я приказал остановиться подальше, чтобы её не затянуло в общую свалку. Что-то не то… ага, появилась лишняя лыбящаяся рожа!

— Жнец? А ты откуда?!

— А не хочу я в лазарете валяться! Когда ничего не видишь — ещё страшнее!

— Как раны?

— Хромаю, но медикус сказал, что жить буду. Болит пока, зараза…

— Ну, хорошо, оставайся с нами. Кстати, что с Рыбаком?

— Так это… — Жнец выпучил глаза. — Умер он давно, от горячки. Нутро ему повредили, сам врач ковырялся, зашивал, да что толку…

Мда, дело обычное. Наш десяток, попадавший в переделки, постоянно доукомплектовывали, поэтому Рыбака и Жнеца после выздоровления всё равно отдали бы в подчинение другим. Я это знал и поэтому не пытался выяснять, сколько ещё будут лечить моих людей. А Рыбак, вишь ты, не вернётся… да уж, сходил заработать себе на свадьбу! — а получил бесплатные похороны.

— Работу в строю не забыл?

— Неа… виноват: никак нет!

— Шмель, отведи людей назад, ближе к химикам. Я пойду осмотрюсь, скоро буду.

— Слушаюсь!

Я помчался обратно к смотровой вышке. Сейчас на ней никто не стоял, поскольку противник сблизился вплотную, наши метательные машины стали бесполезны, и корректировщик перестал быть нужным. Я взбежал повыше, огляделся.

Цвета ледогорской армии неумолимо теснили расцветку божегорских легионеров, особенно на правом фланге. Разношерстно одетые наёмники подпирали отступающих, частично смешиваясь с ними, но им спасти ситуацию не удавалось. Не пройдёт и получаса, как ледогорцы начнут крушить наши штурмовые механизмы, а там доберутся и до химиков, потом — до шатра командующего. Оставалась надежда на непотрёпанную четвёртую тысячу… пора бы ей и выдвигаться, иначе наши машины точно уничтожат! Неужели новый командующий не видит, чем дело пахнет?!

Я повертел головой: на соседней вышке стоял один из адъютантов, приложив к глазу наблюдательную трубу; у подножия топтались двое вестовых, готовых читать те знаки, что тот подаст флажком, и ещё десяток охраны. Один из вестовых заметил меня, нахмурился.

Вполне возможно, что новое командование находится в прострации и просто не готово давать никаких приказов. Однако, эта его заторможенность или, наоборот, хладнокровная неспешность всё-таки дала один плюс: ледогорцы «бросили на стол» очередную карту. Из их расположения вырвалась очередная конная лава и помчалась в обход, круто огибая нас по правому флангу и явно нацеливаясь нам в тыл.

Остатки нашей кавалерии даже и не попытались изображать ей сопротивление, а просто подались назад, прижимаясь к четвёртой тысяче. Если бы она пошла вперёд, то нам сделалось бы совсем печально: с тыла не оставалось никакой обороны, кроме нескольких десятков уцелевших всадников, охранной сотни для защиты командования, и нашему новому командиру легиона пришлось бы срочно спасать свою шкуру.

Адъютант подал знак, вестовые заполошно забегали, и вскоре высоко в небо взлетели несколько разноцветных сигнальных ракет. Ну, понятно: даём сигнал бедствия, но кто нас смог бы выручить?

Ситуация в центре сложилась не менее аховая: ледогорцы поставили на колёса 3 баллисты и подкатили их вплотную к речке, имея возможность швырять горшки со шрапнелью аж до позиций требушетов. А наказать их за подобную наглость божегорцы не могли: вражеские машины прикрывались по фронту толстым слоем пехоты, стоявшей строгими рядами, выставившими копья, а по флангам гарцевала кавалерия. Судя по конским трупам, центр тоже пытался контратаковать кавалерией, и тоже безуспешно. Сейчас там сложилось такое положение: первые тысячи выдвинулись вперёд, уходя из зоны обстрела баллист, но при этом атаковать противника не решались. А, судя по количеству трупов легионеров, такие попытки они уже делали, и не менее безуспешно, чем кавалерия.