— Ещё один… — теперь в голосе императора сквозили скорее боль и раздражение, нежели гнев. — Меня уже пользовали так называемые светила. В Великой армии их тьма. Но что они могут кроме как отрезать простреленную руку и зашить, после чего раненый умрёт, сгорев в антоновом огне?

Наполеон, наконец, натянул лосины и завязал шнурок.

— Осмелюсь предположить, ваше величество, что чесотка и недомогание при мочеиспускании присущи, увы, не вам одному. Прикажите, и я продемонстрирую своё искусство на другом французе, могу и сам принять лечебные снадобья, дабы вы убедились: вреда они не принесут.

— Назови своё имя. Откуда ты взялся? Акцент… тфу! Через слово не понять.

— Пан Леопольд Ястрбжемский из Виленской шляхты. Более ста лет назад мои предки переплыли океан в поисках лучшей доли в английских колониях. Мы получили письмо об открытии наследства, но вступить во владение препятствовали нелепые русские законы. Посему я с радостью примкнул к Великой армии, нашей главной надежде на свободу Речи Посполитой от проклятых московитов. Поскольку корпус Понятовского, как мне сказали, движется глубоко на юге, путешествую вслед за вашим штабом, сир, дабы при случае оказаться полезным. Поход труден, солдаты маются животом.

Наполеон по обыкновению не страдал многословием, больше слушал.

— После Войны за независимость бывшие колонии — мой естественный союзник против англичан… Что же, пан Леопольд, вы получите шанс принести пользу империи и достойное вознаграждение. Но коль окажетесь таким же мошенником как Ларрей, не взыщите.

На самом деле Доминик Жан Ларрей был светочем, можно сказать — основоположником эффективной военно-полевой медицины Франции. Вечно брюзжащий де ла Флиз вспоминал о Ларрее с уважением и ревностью. Но, видимо, как венеролог тот не состоялся. Чему удивляться, гонорею и сифилис в XIX веке врачевали самыми сомнительными способами, когда болезнь уничтожалась вместе с организмом пациента.

Около императорского шатра врач заметил легко узнаваемое встревоженное лицо де Коленкура, некогда близкого к императору, затем попавшего в опалу из подозрений в лояльности к русскому царю и теперь снова вползающему в доверие к Наполеону.

Видимо, Бонапарт излишне задержался, оправляясь.

— Оставьте нас одних! — буркнул тот и шагнул в шатёр.

Даже забросив практическую медицину лет десять назад, Леон готовился на уровне, неизмеримо превосходящем все достижения науки о человеческом теле эпохи наполеоновских войн. Он попросил императора раздеться догола ниже пояса и мысленно присвистнул.

Некоторые старые расчёсы были столь глубоки, что оставили шрамы. Император буквально рвал кожу ногтями.

Помимо отсутствия современных лекарств, хотя бы серной мази, врач был стеснён ограничениями Мироздания. Наполеон — очень важная историческая личность, принявшая на закате карьеры массу ошибочных решений. Стоит начать лечить его, как терапия вдруг окажется вредной, и разгневанный корсиканец вздумает отомстить неудачливому доктору. Либо лекарства просто сами собой начнут валиться из рук. Поэтому Леон был весьма ограничен в выборе, остановив его, как решили в «Веспасии», на болеутоляющих и снимающих раздражение смесях, основанных на природных и общедоступных ингредиентах. Требовалось, на самом деле, создание видимости помощи.

Если бы Наполеон, не страдая от простуды, зуда и задержек мочеиспускания, спустил бы на русских старую гвардию на Бородинском поле, потери российской стороны стали бы ещё больше… А французам и без того было суждено умереть от холода и бескормицы.

— Сир! Прикажите отправить гонца. В моём шатре есть сундучок с эликсирами. Слуга принесёт.

— Сам сходи, — сварливо ответствовал император.

Он был прав. Лагерь — не город с улицами и номерами домов, найти нужную палатку не просто.

К возвращению доктора Наполеон остался полунагим, только прикрылся одеялом. Лакей принялся брить императорову физиономию, два «американца» терпеливо ждали. Другой лакей столь же кротко держал поднос с накрытыми крышкой блюдами — завтраком великого полководца. Присутствовал также де Коленкур, непонятно для чего, породистый тип с курчавой шевелюрой, пробитой намечающимися залысинами. Корсиканский карлик смотрелся рядом с ним, мягко говоря, не слишком выигрышно.

Наконец, остались втроём, де Коленкура оператор не отправил восвояси.

— Сначала будет немного неприятно и даже больно. Ваши расчёсы, сир, представляют собой неглубокие ранки. Я должен их промыть водкой, чтоб не занести инфекцию, вызывающую антонов огонь. Потом смягчу ароматическими мазями.

Правда, вряд ли император почуял какой-то аромат, равно и де Коленкур. После бритья Наполеон вылил себе на лицо, на волосы и на руки полфлакона крепкого одеколона. Вонь поднялась невыносимая. Неудивительно, что правитель жаловался на частую рвоту после еды — от такого и кабана стошнит.

Арман де Коленкур. Источник: ru.wikipedia.org

Стараясь дышать ртом, Леон намочил в водке батистовый платок, протёр им самые глубокие и свежие следы ногтей, растворяя кровь и сукровицу. Наполеон сжал зубы и зашипел. Очевидно, привык переносить телесные неудобства. Затем врач наложил анестезирующие мази, обработал половой член высочайшей особы, впрочем — некрупный. И с явными следами воспалительного процесса.

— Оденьтесь, ваше величество. Как ваши ощущения?

— Сносно… Пан Ястржембский! Благодаря вам я впервые проведу день в седле без мучений!

— Вынужден разочаровать, сир. Эффект недолог. Нужно повторять процедуру не реже двух раз в день, а лучше — три. Собственными мазями против жжения не пользуйтесь, они не подружатся с моими.

Наполеон критически окинул взором некрупный сундучок, возимый позади лошадиного седла.

— Ваш запас невелик. А поскольку нам предстоит задержаться в России ещё недели три или месяц, хотя бы до генерального сражения, повелеваю вам не расходовать припасы для других. Остаётесь подле меня!

— Почту за высшую честь, сир!

Для успокоения императора Леон отдал сундучок его лакею. Скромный путевой медицинский набор для них с Глебом темпонавты везли отдельно.

А Наполеон воспрянул телом и духом. Вместо того, чтобы ехать в коляске с рессорами, жарился на солнце верхом, объезжая войсковые колонны. Бесконечные вереницы пехоты, верховых, артиллерийских повозок и телег с припасами растянулись на километры по пути к Витебску. Когда голова Великой армии втягивалась на улицы какого-то села, то последние военные миновали его только через несколько дней, и им приходилось тяжелее всего от бескормицы и засухи. Евреи продавали провиант передовым частям и куда-то исчезали, славянские крестьяне сбегали загодя. Попытки собрать урожай кончались плачевно: белорусы поджигали поле вместе с французской солдатнёй. Леон и Глеб видели этих страшно обгоревших парней, некоторые успевали выбежать из огня, остальные не вышли. Но и у спасшихся участь была предрешена, такие ожоги не исцелить и в XXI веке. Вдоль дорог росли братские могилы с деревянными крестами. Случилось всего несколько стычек с русскими отрядами, не слишком кровопролитных,