прошлась буря и повалила толстые мшистые стволы. У меня никогда не поднялась бы рука воткнуть кинжал в живое дерево. А вот бурелом подходил для этого прекрасно.

Я шла, касаясь ладонями поваленных стволов и прислушиваясь к отклику. Редко-редко, но он все же был. Там, внутри начинавшей сыпаться деревяшки, живое сердце пробивалось к миру зеленым ростком. Такие стволы я обнимала, как обняла бы любимого человека, и шептала самые искренние слова, какие только находились в душе, посылая росточку силы дотянуться до солнечного тепла. Те же, в которые касание падало как камень в бездонный колодец, примечала, но пока нужного не нашла –  такого, чтобы лезвие входило легко, как в податливую плоть.

Наконец один ствол показался годным. Когда-то это был могучий столетний дуб, но сильные ветра и жук-древоточец не позволили ему прожить дольше. Пальцы спружинили на покрытом длинными бородами серебристого лишайника стволе, неприятно напомнившем деревья из Серой Чащи. Вокруг на несколько десятков шагов не было крупного бурелома, словно пустырь вычистили специально для меня. Впрочем, я была не настолько высокого о себе мнения, чтобы думать, будто лесная нечисть позаботилась обо мне, да еще и сплела красивые завитки тумана по краям. Я усмехнулась собственным мыслям. Поставила корзинку в корнях, сбросила плащ, поправила шнурок, туго стянувший волосы, чтобы не мешались. Отошла на нужное расстояние, прищурилась и выбросила вперед руку, выпуская лезвие в полет.

Кинжал шлепнулся на усыпанную щепками землю, и мне показалось, что оружие зазвенело, стыдясь моей неумелости. Так для того сюда и пришла.

Снова и снова я метала кинжал, но он словно заколдованный никак не хотел попадать в цель. Ударялся рукоятью, пролетал мимо, втыкался самым кончиком... Я вспотела и разозлилась –  на себя, на клинок, на руки, слишком часто занимавшиеся лечением и позабывшие, как надо пользоваться оружием. Солнце перевалило за горизонт, а все, чего мне удалось добиться –  пару раз четырехгранник наполовину вошел в дерево.

Я присела на корень и глотнула воды из фляги. Бурелом молчаливо наблюдал за мной темными глазами-щелями, которым закат придал красный оттенок, и я нервно поежилась –  ощущение было не из приятных. Напела мелодию, выискивая нечисть, но не почувствовала никого и ничего. Усмехнулась: даже листины, известные любители поспать в куче сухих веток и листьев, обходили эту прилизанную полянку стороной, а я вот не прислушалась к внутреннему голосу.

Передохнув, я отряхнула штаны от налипшей шелухи и снова встала на изготовку. Отвела руку, прицеливаясь...

- Сразу видно, что этот кинжал ты держишь первый раз.

Знакомый голос был так неуместен здесь, что я вздрогнула всем телом и чуть не выронила оружие. Пальцы сжались на кожаной оплетке рукояти, и я резко обернулась, изготовившись дорого продать свою жизнь. Но Марий Болотник не спешил нападать. Он стоял на краю полянки, засунув руки за пояс, и рассматривал меня. В его зеленых глазах мне почудилась насмешка. Я открыла и закрыла рот, не понимая, что он хочет от меня услышать. Дейвас молчал. Его взгляд скользнул по подарку Бура, задержался на бусине и поднялся к моему лицу. Волосы мужчины были распущены, и легкий ветерок трепал упавшую на глаза длинную челку. Дейвас медленно растянул губы в кривоватой ухмылке, и мне до боли захотелось сделать две вещи –  вогнать лезвие ему в горло и отвести с лица непослушные темные пряди с вкраплениями багрянца.

- Пан Болотник, –  наконец выдавила я, проигнорировав оба желания разом, как полное сумасшествие. - Увидеть вас здесь огромная неожиданность.

- Не большая, чем твое поспешное бегство из «Золотого яблока», –  дейвас продолжал цепко и неотступно смотреть на меня, а я даже дышала через раз, наблюдая за ним как за опасным хищником. Марий чуть скривился, будто почувствовал мое отношение, и ступил на поляну. Он шел по скользким поломанным веткам с той же легкостью, с какой ходил по утоптанной земле. Я снова, как тогда, у Артемия, почуяла хвою и мускус. Невольно вдохнула глубже, пытаясь понять, какая еще нотка вплелась в этот отчетливо мужской запах. По телу прошла дрожь, и каждый волосок встал дыбом. К сожалению, не от страха. Чем ближе подходил колдун, тем больше слабели ноги. Мне отчаянно хотелось отступить от него, но это было опасно –  вдруг дейвас догадается, что мне есть что скрывать, и потому я так распереживалась?

- Я торопилась вернуться домой.

- Я заметил. И вот уже в который раз порадовался, что когда-то завел дружбу со стражниками. Они охотно поведали мне, куда направилась одна молодая знахарка с глазами цвета смарагдов.

- Вы думаете, что я пытаюсь обмануть вас, господин Болотник? Мне это ни к чему. Так же, как и выставлять себя посмешищем, сообщая, что иду учиться метать кинжал в лес.

- Судя по тому, что я успел увидеть, не учиться, а переучиваться. Похоже, жизнь тебя не баловала, Ясмена Лунница.

Я вздернула подбородок, старательно не обращая внимания на подгибающиеся колени.

- Я давно уже не жду от жизни ничего хорошего, –  против воли на последнем слове моя маска приличной знахарки все же дала трещину, и голос исказился, став чуть выше и холоднее.

Марий помолчал, но взгляд его изменился. Теперь он смотрел на меня не пренебрежительно, а задумчиво. Потом, словно принял какое-то решение, обошел меня и встал за спиной – ближе, чем мне бы хотелось. Его запах стал острее, и я кожей почувствовала, как от мужчины веет жаром. Будь на его месте кто-то другой, и я бы решила, что у него лихорадка, но даром дейвасов был огонь, искра Перкунаса. Поэтому неудивительно, что человеческие тела, принявшие в себя столь яростную стихию, становились ей родственны. Иначе сдержать пламя было невозможно.

- Все, что я думаю –  ты боишься. Но не обратилась за помощью ни к своим друзьям, ни ко мне и Даргану, ни к голове, хотя он явно тебе благоволит. Ты стараешься научиться защищать себя сама. И это вызывает уважение. Знаешь, я заскучал в вашей приторно-правильной деревушке. Так почему бы нам не помочь друг другу?

Я стиснула зубы, удерживая готовое сорваться с губ отчаянное «Нет!», и вовсе не потому, что моя спина сама собой чуть не прогнулась, как у кошки, отзываясь на слова дейваса. Тело рядом с ним будто жило собственной жизнью, полностью отказываясь подчиняться беснующемуся разуму. Просто что-то подсказывало для начала дослушать, что огненосец хочет предложить.

А Марий продолжил говорить, и я медленно выдохнула сквозь зубы, буквально чувствуя, как его идеальные, будто нарисованные кистью