что оружие мне пригодится. От осознания этого становилось тревожно. Мой проклятый дар, к сожалению, никак меня не защищал, а жгучие порошки и яды не всего действовали достаточно быстро. При мне всегда был нож для сбора трав, и я умела использовать его не только по назначению. Но, подумав, кинжал Бура я все же прикрепила на запястье, рядом с бусиной из лунного камня. Я не собиралась повторять свои же глупые ошибки и оставаться безоружной хоть на секунду.

Когда погибла мама, никакие добрые люди не явились за мной, оставшейся одной –  одинешенькой в огромном безжалостном мире. Целый день я пролежала на улице, трусливо надеясь, что снег заметет меня полностью, укроет одеялом смерти, и я усну в его объятиях навсегда. У меня не было сил бороться. Образ того, как маму забрасывают камнями, стоял перед глазами, отнимая волю к жизни. Зачем спасать кого-то при помощи дара, если рано или поздно закончишь –  вот так? И никто, ни единая душа не вспомнит, как ты помогала, рискуя собственным разумом.

Снег и правда укрывал десятилетнюю девочку словно одеяло. Под его пушистой тяжестью я согрелась, а желудок предательски начал ворчать, напоминая, что мы с ним все еще живы. Я стряхнула с себя заносы, до визга напугав бродячую собаку, копающуюся в куче отбросов неподалеку, и все же встала на ноги. Помнится, тогда я пообещала себе, что никогда не коснусь силы раганы, что бы ни происходило, и кто бы ни попросил. Сейчас вспоминать об этом было горько –  я ведь и правда верила, что горячих искренних слов достаточно, чтобы перестать быть «лаумовым отродьем». Вот только я и подумать не могла, что клясться в таком –  все равно что пообещать, что твое сердце не будет больше биться. Сказать можно –  воплотить нельзя.

Я поспешила убраться подальше от улиц, на которых нас с мамой видели особенно часто. Побиралась и воровала, пыталась примкнуть к шайкам, но мне не хватало ни силы, ни ловкости, чтобы они сочли меня достойным пополнением их рядов. Зима крепчала, а мне все реже удавалось раздобыть хоть немного еды. Ночевала я под старым мостом через реку Миску. Там собирались все бездомные, кому не досталось тепленького местечка на лиходейской изнанке города. Под мостом мне и повстречалась Герда – согнутая коромыслом одноглазая старуха, одетая в немыслимо разноцветное тряпье. Под чутким руководством Герды ходило два десятка карманников – тощих, ловких и злых, как помоечные крысы. Ей нужна была знахарка, чтобы латать их после неудачных вылазок, и старухе было совершенно плевать, что я рагана. Она даже не грозила выдать меня дейвасам. Просто окинула взглядом единственного глаза и спросила, что сказала бы мама, узнав, куда я трачу дважды подаренную ею жизнь.

Был ли у меня выбор? Конечно. Умереть с гордо поднятой головой, почесываясь от блошиных укусов и воняя, как выгребная яма –  или все же переступить наспех данное обещание и продолжать жить.

Целый год я была ручной собачкой Герды и ее крысиной шайки. Взамен старуха кормила меня, дала угол, где я могла ночевать, и научила, как выжить в мире людей. Когда в следующую зиму я ушла из города, чтобы наняться в подмастерья к деревенскому травнику, уверена, Герда мной гордилась –  следов я не оставила. Некоторые из ее уроков много раз спасали мне жизнь. В том числе умение обращаться с кинжалами, шилом и засапожными ножами.

Вот только клинок со значком буревестника на рукояти требовал гораздо большего уважения и мастерства в обращении. Наверное, звучит глупо, но мне не хотелось пачкать его грязными уличными приемчиками. Поэтому я решила вспомнить все, что увидела, подсмотрела или приметила, когда наблюдала за княжескими дружинниками, и попробовать заново познакомиться с оружием, которое я теперь ношу.

На воротах, ведущих из деревни к лесу, дежурил старый знакомый – Богуяр, сын печника Василия. При свете дня его лицо не выглядело таким бледным, как в нашу первую встречу. Робкая улыбка подсветила привычные для уроженцев Беловодья голубые глаза. Я удивилась его дружелюбию: думала, тяжелая рука и дурной нрав отца отобьют у парня всякое желание даже смотреть в мою сторону. Но Богуяр оказался куда благодарнее папаши и добро не забыл.

- Здравствуйте, пани Ясмена! Прогуляться решили?

- Золотым лучом тебе дорогу, Богуяр. Увы, дело прежде всего. Паны служители изволили заглядывать ко мне и спрашивали, есть ли у меня запас некоторых трав, а у меня, как назло, все кончилось. Не могу же я дать от ворот поворот дейвасам. Пришлось соврать, что все есть, а самой скорей бежать в лес –  делать сказку былью.

- Неправильные они, эти служители, – Богуяр покачал головой и принялся отпирать ворота. – Огонь не мечут, одеты хоть и дорого, но привычно. И глаза не светятся. Да есть ли в них вообще искра Перкунаса? По мне, обычные воители, хоть и справные.

- А ты много воителей встречал? – улыбнулась я, чувствуя, как тугой узел в животе чуть ослаб от вида открывающихся железных створок. Больше всего я боялась, что дейвасы прикажут не выпускать меня из Приречья. Моя сказочка насчет закончившихся трав была таковой лишь наполовину –  некоторые запасы и впрямь надо было бы пополнить. Хотя главная цель этой вылазки была иной.

- Когда-то я хотел податься в наемники, –  Богуяр сказал это негромко, но я все равно расслышала и остановилась, изумленно разглядывая парня. Ему бы больше подошло быть писарем или ученым, но никак не воином. Богуяр правильно истолковал мой взгляд и усмехнулся.

- Девушки предпочитают тех, кто может их защитить. И если мужчина не дружен с мечом или луком, ни одна не посмотрит в его сторону. Мне хотелось обрести хоть крупицу надежды… но, кажется, чтобы она на меня посмотрела, я должен стать княжеским воеводой, не меньше.

- Она – это кто? – беззастенчиво ляпнула я. Богуяр вдруг залился краской до кончиков волос и принялся рьяно оттаскивать застрявшую половину ворот, что-то бурча себе под нос. Я только покачала головой и прошла мимо трудящегося парня. Не сдержалась и все же бросила будто бы в никуда:

- Умная девушка рассмотрит тебя настоящего. А с глупой счастья не сыщешь. Ты будешь с ней жить, она же с собственными мечтами миловаться станет.

Ответа, конечно, не последовало.

Ворота глухо стукнули за моей спиной, отсекая меня от деревни. Я перевела дух и свернула вправо –  на тропинку, что вела в ту часть леса, где когда-то