тот остыл. Но оказалось, что нет. Не смогли старые колдуны полностью задушить его огненную суть. И в ответ на звучание беловолосой знахарки она снова пробудилась.

Когда Бур заставил его сесть и строго, цепко держа взгляд, объяснил, что девушка – рагана, Совий уже знал об этом. Потому и пытался отстраниться, построить грубостью стену между нею и собой. Из страха, что ему показалось, и сила не вернулась. Из страха, что о его восстановлении как-то узнают другие дейвасы и отберут у него эту крошечную искру. Но сильнее всего – из страха, что он выдаст суть Ясмены другим огненосцам, и они заберут ее туда, откуда ни одна рагана не вернулась – в Школу Дейва.

Когда Бур соглашался позвать Ясмену стать приреченской знахаркой, он не мог знать – откуда, ведь он не огненосец, – как именно реагирует сила дейвасов на присутствие незамужней раганы. Зато Совий знал. И теперь разрывался между желанием прикоснуться к ней и разозлить, обидеть, испугать – сделать все, чтобы она ушла. Исчезла, не оставив и следа. Забрала своего дурного коня и отправилась туда, где ее не коснется огненная ворожба.

Туда, где она будет в безопасности.

Но девушка, словно насмехаясь над его страхами, не исчезла и не озлилась, а прочно обжилась в Приречье, несмотря на колкий нрав и острый язык. Вошла в обросший мхом домишко и осталась там, словно всегда жила в этих стенах.

Совий же с каждым днем все меньше готов был ее отпустить.

* * *

Охотник прикрыл глаза и уперся затылком в теплое от солнца дерево. Лучики скользили по его лицу, щекоча ресницы и грея губы, и он представил на мгновение, что это рагана касается его. Однажды ведь так и было. Тогда, в соловьиную ночь, когда он застал ее на своем месте, с которого любил наблюдать за Черницей и ее неспешным бегом между красноватых глинистых берегов.

* * *

После очередного спора с Буром ему надо было проветрить голову. В сердцах он наговорил названому отцу много глупостей, о которых уже жалел. Но идти на попятную было слишком рано. Обоим нужно остыть, подумать еще раз и признать, что некоторые вещи не избыть простым «извини». Бур хотел, чтобы Совий смирился, вот только охотник понимал, что этого не случится. Особенно теперь, когда появление раганы пробудило в нем силу, которую он считал мертвой.

Совий так и не рассказал Буру, что сумел почувствовать эту слабую искру.

Мужчина с шумом продирался сквозь ветви, не слишком заботясь о том, чтобы не быть услышанным. Сегодня он не охотился – пусть звери и птицы разбегаются и разлетаются прочь. Совий вынырнул из темноты на обрывистый пригорок и раздраженно скривился: на скамейке, которую он сам вытесал и поставил, кто-то сидел. Парень не настроен был на общение и потому резко схватил незваного гостя за плечо, намереваясь невежливо попросить его убраться прочь.

Человек не вскрикнул, только зашипел и резко обернулся. С его головы слетел капюшон, и Совий разжал пальцы, будто обжегшись. Прищуренными глазами, поджав губы, на него смотрела новая знахарка. И судя по ее воинственному виду, освобождать место она не собиралась.

- Что ты здесь делаешь? – выплюнул Совий, сверля ее таким же злым взглядом.

- Тебе-то что? Отдохнуть присела.

- Навья отрыжка! Другого места не нашлось?

- Ну знаешь, – девушка фыркнула, – выбирая между удобной лавочкой и просто землей, я выберу лавочку! Я люблю лес, но от удобств отмахиваться точно не стану. Да и чего ты так разозлился? Места тут на двоих хватит с запасом. Присаживайся, – и нахалка отодвинулась, приглашающим жестом указав на остаток лавочки. Справедливости ради его и правда было достаточно.

Совий оглянулся через плечо, раздумывая, не уйти ли. Может, если бы Ясмена о чем-нибудь спросила или продолжила разговор, он бы так и сделал. Но она уже не смотрела на него – ее задумчивый взгляд был устремлен на Чащу, едва видневшуюся в просвете между деревьев. Девушка уперлась локтем в колено и положила подбородок на ладонь, сгорбившись, как старушка. Поколебавшись, охотник все же опустился на лавку. Краем глаза он уловил отблеск ее улыбки, впрочем, быстро погасшей.

Они сидели в тишине какое-то время, пока Ясмена не вздохнула глубоко и не закрыла глаза.

- Слышишь? – спросила она.

Совий прислушался и открыл было рот, чтобы спросить, что она имеет в виду, но Ясмена вдруг приложила маленькие – почти детские – пальчики к его губам и шепнула:

- Соловьи поют.

Она убрала руку и снова прикрыла глаза, вслушиваясь – вчувствуясь, как понял теперь Совий – в звук. Он и сам, наконец, его услыхал и удивился, что не понял сразу.

Маленькие пернатые певцы заливались так яростно, будто пытались всех себя переплавить в эту мелодию. От реки долетал аромат черемухи, пьяняще–сладкий, дурманящий голову и чувства. И тут же к нему примешивался прохладный запах реки – воды, ила и мокрых камней. Вдалеке от людского жилья ничто не приглушало ни песню, ни плеск, и они сплетались в волшебную музыку, заполнявшую любого, кто пожелает ее услышать, до краешка сердца. Песня катилась по коже перестуком хрустальных капель, гладила лицо пальцами самой Весны, манила сорваться с места и раствориться в сумасшедшей пляске, и казалось, будто это не маленькие птички, а сама ночь выпевала на сотни голосов единое чувство. Река, вторя соловьям, летела по камням, хлеща прозрачными струями сонные плесы и крутые глинистые берега.

Когда Совий медленно открыл глаза, Ясмены рядом уже не было. Она исчезла, как лесной дух, и охотник не пытался найти ее следы. В нем не осталось ни капли ярости, с которой он пришел сюда, и Совий знал, что благодарить за это надо не только маленькую рагану, так легко показавшую ему обыкновенное чудо, но и сам мир, эти чудеса создающий.

Многое с ним происходило впервые с момента, как Ясмена появилась в Приречье. Слушая соловьев, Совий задумался, что, возможно, Бур был все-таки прав.

Через неделю в Приречье появились дейвасы. Совий знал, что они пришли за Ясменой. Но отдавать ее им не собирался.

Что бы ни задумали чернокафтанники, он будет рядом и сумеет ее защитить.

Глава 15. На острие кинжала

Не верилось, что Мастер на самом деле просто отдал мне свое изделие, но прохладный тяжелый металл в руке говорил сам за себя. Хоть я так и не рассказала никому про гнусные намерения Анжея, а дейвасы пока грозили лишь словами, кузнец решил,