Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А ты за что сидишь? — спрашиваю я у БонСу, хотя такие вопросы задавать не принято.
— Разве не знаешь? — удивляется та.
— Я не спрашивала, ты не говорила.
— Могла у кого-нибудь ещё узнать.
— Да как-то не с кем тут особо общаться…
— Ты, действительно, — углублённая в себя штучка. — хмыкает БонСу.
— Хотела сказать — эгоистичная сучка?
БонСу вновь насмешливо фыркает.
— Да, тебе придётся много постараться, прежде чем твой язык станет вежливым, — констатирует она.
— Но, всё же? — настаиваю я, поскольку ответа так и не услышал.
БонСу некоторое время молча идёт рядом.
— За убийство, — глядя куда-то вперёд, коротко сообщает она.
— Да ну⁈ — изумляюсь я.
— Не веришь? — поворачивает ко мне голову собеседница.
— Не представляю тебя с ножом, — признаюсь я и добавляю. — Извини, если говорю что-нибудь не то. У меня нет опыта в таких разговорах.
— У тебя часто — «не то», — соглашается собеседница. — Словно до этого жила не в Корее, а где-нибудь ещё.
Молчу, ничего не став на это отвечать.
— Это был не нож, а несчастный случай, — тоже помолчав, сообщает БонСу.
— «Несчастный случай»? Почему тогда ты здесь?
— У той девчонки были важные родители. Со связями и деньгами.
— Понятно.
— Я её почти не знала. Она обидела мою подругу, и я решила с ней поговорить. Но она стала на меня наскакивать. Я её оттолкнула, а она на ногах не удержалась, споткнулась и упала. А там камень, которым тротуар обкладывают. Она прямо затылком об его край и ударилась. Я пыталась сделать ей искусственное дыхание, когда поняла, что что-то не так. Но она умерла, ещё до того, как приехала скорая…
«Картина ясная — ужасная», — думаю я. — «БонСу, похоже, крепко не повезло с её попыткой „вписаться“ за подругу. Конечно, — при условии, что она не врёт…»
— И сколько тебе дали? — интересуюсь я
— Три с половиной года.
— Прилично, за несчастный случай…
— Ты мне веришь? — внимательно вглядываясь в лицо, спрашивает моя спутница.
— Почему я не должна этого делать?
— Ну… часто говорят: «слишком много случайностей в одном месте»…
— Даже не поверишь, сколько может быть сразу в одном месте этих грёбаных случайностей!
— Ты чего такая злая сегодня?
— Месячные у меня, — признаюсь, сделав перед этим небольшую паузу. — Помноженные на происходящий вокруг идиотизм и прокладки из какого-то картона! Самое подходящее настроение для убийства!
— Пф-фф…! — выдыхает БонСу. — Следи за словами. У меня есть хорошие, из магазина. Возьмёшь, если я поделюсь?
Обдумываю мысль о том, что до этого никто из девчонок не делился со мной своими запасами предметов интимной гигиены. Стрёмно как-то принимать, однако…
Боковым зрением замечаю внимательный взгляд, которым на меня смотрит БонСу.
… а если отказать, — тогда ещё добавлю +500 к формированию мнения о себе, как о высокомерной и чокнутой. Может это что-то очень личное для женщин? Вроде того как мужики делятся сигаретами? Не, надо брать!
— Буду очень благодарна за твоё великодушное предложение, — говорю я.
— Пожалуйста. Я думала, ты откажешься.
— Почему?
— Ну… Ты мировая звезда… и всё такое…
— Но при этом какаю я отнюдь не радугой, — заверяю я.
БонСу хихикает.
— А куда ты идёшь? — спрашивает она. — Дисциплинарная комиссия ведь в другой стороне?
— Хочу воплотить в жизнь совет, полученный на уроке литературы.
— Это который?
— Пошли со мной, и сама всё увидишь.
— А комиссия?
— Мимо неё я не пройду.
— Ну тогда пошли…
(дисциплинарная комиссия)
— Всё хорошо было, — говорю я, объясняя произошедшее на литературе. — Спокойно занимались, отвечала сабоним на её вопрос. Трэш начался после моего заявления, что семантика этюдности в прозе Кан ВонИль неоднозначна…
— Чего? — удивляется молодая девушка в звании лейтенанта внутренней службы, принявшая меня в дисциплинарной комиссии. — «Семантика»?
— Да. Если честно, то мне кажется, что у ВонИль вообще нет этой самой этюдности в творчестве. Такое впечатление, что он писал исключительно под влиянием паров соджу. Однако данный автор оказался у нашей учительницы в любимчиках, и она выгнала меня из класса, использовав свой административный ресурс.
— Не смогла взять верх в интеллектуальном соревновании, обиделась и, психанув, отправила к вам, — говорю я, чтобы уж совсем понятно было.
— Это правда? — повернув голову к БонСу, спрашивает лейтенант.
— Да, госпожа, — кивнув, с серьёзным видом отвечает та. — На уроке литературы был очень жаркий спор.
Её загребли со мной на пару, наткнувшись на нас двоих в коридоре. Я как в воду глядел, когда сказал, что мимо комиссии — не пройти! Но подруга фишку рубит. Моментом включилась в троллинг надзирающего персонала. Свой человек!
— Почему ты сразу не пришла сюда? — спрашивают меня. — Перемена уже закончилась, когда я тебя увидела!
— Воплощала в жизнь совет преподавателя литературы. Ходила в музей «Анян».
— В музей? Зачем⁈
— Безвозмездно, то есть даром, передала в экспозицию личные письма, полученные от «Грэмми» и «Хьюго». Теперь они станут экспонатами и всякие вновь прибывшие будут испытывать несказанную радость от того, что здесь сидела мировая знаменитость, а не только лишь всякие малолетние правонарушительницы.
Девушка в звании лейтенанта внутренней службы, не отрываясь, смотрит мне в глаза так, словно хочет увидеть в них правду. Спокойно отвечаю на её взгляд. А чего? Мне скрывать нечего. Что решил сказать, то и говорю.
— Так и было? — видимо так и не сумев извлечь из меня информации, лейтенант вновь обращается за помощью к БонСу.
— Да, — подтверждает та. — Пак ЮнМи передала в дар музею три письма. Заведующая музеем сделала необходимые записи. Поэтому и задержались, пока она оформляла. Вся перемена почти целиком и прошла…
— Хорошо! — принимает решение старшая. — Садитесь и пишите объяснительные!
— Мне зачем это делать? — удивляется БонСу. — Я ведь ничего не нарушала?
— Пиши то, что было на уроке. По порядку. Буду сравнивать с тем, что напишет мне Пак ЮнМи.
— У меня медленно получается писать, — предупреждает БонСу.
— Ничего страшного. До конца рабочего дня я сегодня совершенно свободна.
— Очень жаль, что вы так легкомысленно относитесь к деньгам налогоплательщиков, госпожа, — сокрушённо говорю я, влезая в разговор. — Они думают, что вы работаете, а не полдня — «совершенно свободны».
В ответ получаю очень внимательный взгляд.
— Как понимаю, это сейчас была демонстрация «семантики этюдности»? — спрашивает лейтенант. — Да, Пак ЮнМи?
Ответить не успеваю. Дверь в кабинет открывается без стука и входит начальница «Анян».
— Пак ЮнМи, почему ты здесь? — уставившись на меня, вопрошает она.
— С целью написания объяснительной.
— Объяснительную о чём?
— Об уроке литературы.
— Что же там произошло такого, что потребовалась твоё творчество?
— Вот как раз об этом я и собираюсь написать, госпожа начальник.
— Перед тем, как зафиксировать случившееся на бумаге, расскажи вслух. В качестве черновика.
— Были занятия, госпожа. По заданию учительницы, я написала много сиджо, из которых ни один ей не понравился. Огорчившись, она стала тыкать в меня пальцем и при всех требовать признаться в своей бездарности. В ответ я попросила предъявить свои достижения, чтобы понять её уровень как судьи. Не все же обладают безупречным вкусом, госпожа. Вы же понимаете?
— Более чем! — кивает НаБом. — И вот ты здесь!
— У сабоним не оказалось никаких достижений и достаточного уровня интеллекта для победы в споре. Поняв это, она выгнала меня с занятия, отправив сюда.
— Замечательно! — с сарказмом рявкает начальница тюрьмы. — Вижу, что ты никак не уймёшься⁈
— В смысле, госпожа?
— Не могла промолчать, оставив своё мнение при себе⁈
— Она тоже могла так поступить. Но не стала. Разве ученики не должны брать пример со своего учителя? Я повторила за ней — потребовала уважения к себе. Но меня выгнали с урока!
НаБом несколько секунд без слов смотрит на меня. Все также умолкли, замерев в ожидании того, что скажет старшая.
— Хорошо, — наконец произносит она. — Пиши объяснительную, я ознакомлюсь. Потом, как закончишь, сразу садись, сочиняй текст для извинений перед преподавателями и студентами университета Ёнесай.
— Ёнесай? — удивляюсь я. — А что, мне нужно это делать?
— Да. Приставы прислали сегодня извещение о своей готовности зафиксировать исполнение приговора суда.
— Но я ведь и так в тюрьме? Какие им ещё «извинения»?
— Привести в исполнение приговор за более тяжкое правонарушение, — не влечёт за собой автоматического освобождения от более лёгких проступков. За любое противозаконное деяние гражданин несёт ответственность, освободить от которой может его лишь решение суда.
— Решение суда о поглощении меньшего наказания большим для тебя было? — спрашивает НаБом.
— Нет, — отрицательно мотаю головой в ответ. — Не было.
— Значит,
